Легенда Татр

В одну из таких багровых ночей Кшись проснулся и сказал жене своей Бырке:

– Бырка, если так будет продолжаться, так и до нас дойдет.

– Дойдет! – с закоренелым бабьим пессимизмом согласилась Бырка.

– Если не переменится дело, плохо нам будет.

– Плохо!

– Надо спасаться.

– Надо!

– Руки-то у нас есть, а головы нет, – сказал Кшись.

– То-то и оно…

– Собек Топор – вот был мужик!

– Ага!

– Только не повезло ему под Чорштыном. Люди веру в него потеряли. И что-то с ним неладное творится. Я его видел третьего дня. Дохлый какой-то ходит. Да еще Маринка куда-то пропала…

– Кажись, и лошадь взяла?

– Да.

– Ну, так нечего на Собека удивляться. Лошадь – большой убыток.

– Собек в вожаки теперь не годится. А вот я знаю другого.

– Кто же такой?

– Литмановский Яносик.

– Атаман этот?

– Он. Вот это молодец! Если и он нас не спасет, так уж больше некому! Он только ногой топнет, как у него из-под лаптя семьсот чертей выскочит! Орел! Я к нему пойду.

– Ну что ж, иди, – сказала Бырка. Она мало что понимала, кроме горшков да чистки коровьих стойл.

Кшись собрался, поел холодной капусты, оставшейся со вчерашнего ужина, – он хоть и любил поесть, а дома у себя был бережлив и недоедал, – завернул на дорогу в тряпку кусок овсяной лепешки да сала и отправился в Закопане к Нендзам. По дороге он не пропускал ни одной корчмы, выпил в каждой, но в меру, чтобы явиться к Яносику трезвым. Боялся только, что не застанет его дома. Каково же было его удивление, когда перед избой Нендзы увидел он огромную толпу баб, мужиков и детей.

«Это что же такое? – подумал он. – Помер кто-нибудь, что ли?»

Все переговаривались шепотом, а когда Кшись подал голос, чтобы узнать, что случилось, ему дали знак замолчать.

– Спит! Спит!

– Кто? – спросил Кшись.

– Яносик.

– Яносик? Он дома?

– Дома. Только спит.

– Болен, что ли?

– Нет. Спит.

– А чего вас тут набралась такая орда, словно на праздник?

– Мы к Яносику пришли.

Кшись протолкался к избе. На пороге стояли старики, родители Яносика, и две двоюродные сестры его, Ядвига и Кристка. Рядом на скамье сидел Саблик и тихонько бренчал одним пальцем по струнам гуслей. Какая-то старая женщина, поглаживая мать Яносика по щеке, спросила:

– А пойдет он?

Мать отвечала с гордостью:

– Пойдет.

В эту минуту распахнулась дверь и из сеней вышел Яносик Нендза, в одной рубахе и портках, босиком. Он откинул со лба волосы и обвел толпу вопросительным, еще сонным взглядом. Мужики, бабы и дети повалились ему в ноги, крича:

– Спаси нас!

– От чего? – спокойно спросил Яносик.

– От насилий, разбоев, огня и пыток.

Женщины обнимали ноги Яносика, восклицая:

– Что есть – все отдадим тебе!

– Я полотна!

– Я корову!

– Я меду!

– Я девку! – крикнула какая-то баба, держа за руку прекрасную семнадцатилетнюю дочь. – Невинная, атаман!

Толпа окружила Яносика, а он положил руки на головы двух женщин, в слезах стоявших перед ним на коленях, и сказал:

– Когда шел я с разбоя от Дуная в Польшу через Железные Ворота в Татрах, я видел ночь, красную от огня! От этого спасать вас?

– От этого! От этого! – закричали мужики.

– Да, да! Господь карает нас руками шляхты! За то, что мы захотели воли!

– За восстание!

– Ох, карает, карает! Хуже татар свирепствует шляхта! Жгут, головы рубят, вешают!

– Целые деревни бегут!

– Целые деревни сожжены!

– Скотина, люди, добро – все гибнет!

– Спаси нас! Спаси!

– Мы сюда к тебе, атаман, как к архангелу Михаилу прибежали!

– Под крылья твои!

– Ты уж был нашим солнцем, – будь же и мечом!

– Защити от панов!

– Святой Станислав Костка все слезы своего святого потомка собрал в мешочек и отнес их к престолу господа бога!..

– Да, да!..

– Кровь наша льется! Ни на час нельзя быть спокойными за свою жизнь!

– От огня, глада, меча, смерти внезапной и панской кары избави нас, господи!

– От панских рук спаси нас, господи!

– Пан Ланцкоронский, как Люцифер, что вышел из ада!

– А ротмистр Циковский – антихрист!

– Мор, наводнение, засуха не так страшны, как паны!

– Либо нам бежать на край света, либо всем погибать у наших хат!

– Своя шляхта хуже татар!

Со всех сторон раздавались стоны и плач баб, мужики стояли, опустив головы в безмолвном отчаянии. Семнадцатилетняя красавица вырвалась из рук матери, подбежала к Яносику и, повиснув у него на шее, стала целовать, говоря:

– Гетман! Спаси наши деревни!

Яносик Нендза спокойно отстранил девушку и ответил такими словами:

– Когда, лет шесть тому назад, мать погнала меня к исповеди в Черный Дунаец, говорили мне люди дорогой, что там страсть до чего злой ксендз и что он бьет людей. А мне это нипочем. Ну, думаю себе, если тебе можно меня бить, так и мне тебя можно.

– Вот, вот, так всегда и надо, – сказал старый Нендза, кивая головой.

– Ну, так если можно панам бить мужиков, так и мужикам – панов, – заключил Яносик.

– Верно! – с восхищением закричал из толпы Кшись. – Это вы, Яносик, хорошо сказали! Вы – голова!

– Да, – сказал сыну старый Нендза. – Надо тебе идти.

– Он пойдет, – важно и спокойно сказала мать Яносика.

– Можете идти по домам, – сказал Яносик. – А из мужиков, кто хочет, пусть берет оружие и приходит сюда нынче к вечеру.