Легендарные разведчики — 3

— Только вместо десяти дней командировка по разным причинам продлилась два года. И всё получилось. Мой товарищ, имеющий прямое отношение к журналистике, литературе, пришел однажды ко мне на встречу и сказал: «Знаешь, если написать об этом, никто не поверит».

— Что же там было?

— Поэтому мы с вами писать и не будем. Что там писать, если все равно не поверят. Такого быть не может. Я верю в везение и в человека, который его, это везение, ищет. Да, может быть, это банально. Даже точно банально. Но глубоко убежден, есть люди, которых называют счастливыми и несчастливыми. Так бывает. Счастье и беда — они как субстанция вокруг нас. И один человек видит свое счастье, чует момент выбора. Пойти туда, предпринять определенный шаг. И выбрать правильный момент, предпринять нечто решительное, что превращает одного человека в счастливого, а другого — в несчастного. Правильный выбор в каждом отдельном случае.

— Это зависит от чувства, от интуиции, от обучения, от решительности? От чего?

— Может быть, больше всего — от интуиции.

— То есть научить такому невозможно?

— Не думаю, что возможно, скорее нет. Нельзя. Но талант можно развить, а если его нет, значит, и нет. Его не вобьешь. Это вещь тончайшая. Почему-то Геворк Андреевич Вартанян был исключительно талантлив. Очень.

— Или тут все-таки везение?

— Именно талант. Он проявлялся в нужное время. Вартаняну тоже здорово везло. Рассказывал, что были и у него тревожные эпизоды. Когда приехали в одну из стран, говорили, что живем там-то, приехали сюда, до этого были в Иране. А собеседник — иранец, правительственный чиновник, который проходил какую-то стажировку в Европе. И начинает говорить с ним на языке той страны, где они находятся. И Геворк Андреевич, который ничего не понимает, отвечает ему только одним: да, да.

— Разве на том языке они с Гоар Левоновной не говорили?

— Еще нет. Это был только первый выезд. Уже потом освоили.

— Нельзя было поговорить на фарси?

— На фарси и начали. Но собеседник перешел на язык страны, где они оба и находились. Всегда и всем, долго живущим в зарубежье, хочется показать свое знание местного языка.

— Прямо тянет.

— Желание интернациональное. Кстати, о языках. Приходилось мне работать в одной стране Юго-Восточной Азии. Жара, и какой-то особо тяжелый день. Я на океан, и легче стало.

— Юрий Анатольевич, позвольте, перебью вас. Я вас не замучил? Не устали после нескольких часов разговора?

— Нет. Просто вспоминаю все эти моменты, и они мне, как понимаете, не безразличны. Сейчас снова перескочу в наши дни, отвечая на ваше «не устали?». Однажды встречался с товарищами на Дальнем Востоке, рассказывал о нашей жизни, надо же поднять их общий дух. Там я выступал действительно пять часов с перерывом на обед.

— Как вас занесло в такую даль?

— Мы ищем людей по всей стране — от Петрозаводска до Сахалина. В нашем с вами разговоре я многое что вспоминаю. Так вот, я на океане и надо бы отдохнуть. Пошел один, может, пивка попить. И на пути пожилой человек. Показался он мне в ту пору древним стариком — лет семидесяти. Сейчас бы иные впечатления. Язык государственный там английский, в местном исполнении. Начали говорить.

— Вы почувствовали к этому человеку профессиональный интерес?

— Никакого. Просто не люблю одиночества. Мне приятно говорить, общаться, требуется общество. Без этого жить не могу. У нас, нелегалов, из этих вот моментов, везения и не везения складывается вся жизнь.

И смотрю, немолодому моему собеседнику сложно. Спрашиваю осторожно, что он, кто он. Летит из Австралии, где работал, к себе домой. И я осведомился, почему же он не говорит по-английски. Удивился он ужасно: «Как не говорю? Я говорю, пусть язык и трудный». Слова он с трудом подбирает. И как тут не спросить: а вы по национальности кто? И слышу, что француз. Я обрадовался и сразу к нему на моем родном. (Дальше последовал целый ряд типичных выражений, но на арго. — Н. Д.) А человек молчит. Коряво говорит, еле-еле. И тут я ему стоп-стоп-стоп.

— Не подумали, что коллега по профессии, засланный на оседание за годы до вас?