— Я и мои коллеги работаем день и ночь для вас, — продолжал оратор. — Мы делаем все от нас зависящее, чтобы добиться как можно большей помощи безработным; и сегодня в час дня у нас назначена встреча с министром социального обеспечения для обсуждения ваших жалоб… — Тут человек в очках потянул его за рукав и, когда оратор наклонился, прошептал ему что-то. — Мой коллега напомнил мне о предупреждении министра: демонстрация не разрешена! Она не нужна и не будет принята во внимание. Министр — член лейбористского правительства, которому вы сами помогли прийти к власти. Мы поговорим с министром и доложим вам о результатах здесь, в два часа дня.
Полагая, что он убедил слушателей, оратор решил закончить митинг.
— Сейчас я предлагаю вам разойтись, позавтракать, а к двум часам снова собраться сюда и послушать наше сообщение.
Неуместность этого совета вначале не дошла до безработных. Некоторые стали расходиться, как бы говоря: «Что ж, правильно, позавтракаем и обдумаем все это». Но затем — будто произошла смена кадра в фильме — настроение вдруг резко переменилось.
— А где же нам дадут позавтракать, скажи, мерзавец? — обрел голос здоровенный детина, стоявший сзади Эрни.
Поднялся невообразимый шум.
Худой, высокий человек со свернутым флагом пробивался откуда-то сзади к монументу. Прислонив флаг к памятнику, он встал рядом с человеком в боксерском шлеме.
— Товарищи! — обратился он к толпе. — Не слушайте Бокера Ренни. Он работает рука об руку с правительством. Они хотят заставить нас молчать. Он говорит, что они оказывают помощь. Мы тоже помогаем — суп, одежда, одеяла. Но мы делаем больше — мы боремся! Не даем выселять людей из домов, требуем лучших условий!
Слова и тон говорившего звучали убедительно. Его потертая одежда и худоба свидетельствовали, что он такой же, как и его слушатели.
— Пока правительство и его подпевалы уговаривают, дают обещания, которых никогда не выполняют, советуют нам позавтракать, когда у нас и копейки нет за душой, наши жены и дети голодают, нас выселяют из дому, нас оскорбляют. А за что? За то, что мы требуем самого необходимого — права работать. Мы получим это право, если будем за него бороться! Мы требуем покончить с системой пособий продовольствием! Мы требуем работы, а не благотворительности, и мы готовы бороться за наши требования!
Эрни и Дарки зааплодировали вместе с остальными. Бокер Ренни и его спутники ретировались, провожаемые враждебными возгласами.
Воспользовавшись своей победой, оратор закончил:
— Те, кто хочет принять участие в демонстрации, пусть встанут по четыре в ряд, и мы все пойдем к зданию парламента!
Под взглядами полицейских, которые были приведены в боевую готовность, но, по-видимому, не имели еще приказа о решительных действиях, демонстранты начали строиться в колонну. Единственный духовой оркестр заиграл военный марш, фланговые с красными повязками выравнивали ряды безработных. Потом оркестр двинулся вперед под аккомпанемент беспорядочно шаркающих ног.
— Пошли, Эрни, — сказал Дарки, поднимая скатку.
Эрни Лайл встал рядом с Дарки в колонну. Он уже не боялся, он просто устал и был немного растерян. Он заметил, что у демонстрантов сейчас больше решительности, чем утром. Вскоре колонна растянулась вдоль Рассел-стрит, голова ее скрылась за поворотом на Бурк-стрит-хилл. Оркестра уже не было слышно, а губные гармошки, оказавшиеся кое у кого, плохо помогали непривычным к строевому шагу людям идти в ногу. Развернулись знамена, появилось несколько красных флагов.
Среди демонстрантов были и женщины. Одна шла впереди Эрни, катя перед собой коляску с младенцем; ребенок тихонько хныкал, потирая ручонками щеки. Кулачки его казались совсем синими.
Подкатило несколько черных машин, битком набитых полицейскими. Потом они уехали — очевидно, полицейские решили преградить путь демонстрации в другом месте.
Распорядители ходили между рядами, отсчитывая шаг, подбадривая безработных, уговаривая их петь:
— Давайте, ребята, живее шевелите ногами! Левой, правой! Левой, правой! А ну-ка «Солидарность во веки веков»!
Дарки хриплым голосом подхватил песню. Но он сильно фальшивил, только припев пел правильно. Эрни тоже попробовал подтягивать, но голос у него был слабый, и его смущали люди, которые столпились на тротуарах и с любопытством, сожалением, презрением или сочувствием следили за марширующими.
Вдруг ряды начали сжиматься, как гармоника. Кто-то впереди крикнул, что полиция оттесняет демонстрантов к тротуарам.
— Жена была права, — словно думая вслух, произнес Эрни. — Они зададут нам сегодня жару.
Низенький сосед справа сказал просто:
— Они набросились на нас с дубинками и в прошлый раз. Сегодня я набил шляпу бумагой…
Колонна опять двинулась вперед. Эрни искоса взглянул на Дарки, который шел, высоко подняв голову, отведя плечи назад, размахивая одной рукой и придерживая скатку другой, увлеченный песней, хотя мотив он безбожно перевирал. Ему все это по-настоящему нравится, подумал Эрни, стараясь идти в ногу.