Легенды Бенсонс-Вэлли

— Осторожнее, — робко запротестовал человек в шляпе, набитой бумагой.

Эрни казалось, что сердце его совсем перестало биться. На лбу его выступил пот, когда констебль стал грубо ощупывать его ноги, бока и подмышки.

— Что это? — спросил констебль, нащупав конфеты.

Он сунул руки в карманы пальто Эрни и вытащил две пригоршни конфет.

— Немножко леденцов, — с вымученной улыбкой ответил Эрни.

Констебль рывком расстегнул пальто Эрни, и тюремщики и арестованные в изумлении смотрели, как он стал извлекать мятные леденцы из карманов Эрни и класть их кучками на стол. Эрни чувствовал себя так, словно его раздели догола на глазах у целой толпы.

Опустошив все его карманы, констебль хлопнул Эрни по животу и вытащил рубашку из брюк. Конфеты дождем посыпались на пол.

— Где ты взял эти мятные? — спросил сержант, обретя наконец дар речи.

На широком, плоском лице надзирателя мелькнуло подобие улыбки.

Прежде чем Эрни успел ответить, надзиратель сказал:

— Подбери их. Они будут лежать вместе с другими вещами до окончания следствия.

Констебль помог Эрни собрать конфеты. После того как были закончены все формальности, появился стражник и, звеня ключами, увел заключенных.

— Когда нас выпустят? — спросил один из них. — Жена будет беспокоиться.

— Надо было думать об этом раньше, — бросил ему вслед сержант.

Стражник отпер огромную дверь, ведущую в коридор, по обе стороны которого находились камеры. Когда он открыл первую дверь справа, Эрни увидел пьяного, спящего на столе возле аппарата для снятия отпечатков пальцев. Арестованные по одному вошли в камеру, ярко освещенную прожектором, прикрепленным над дверью. В камере с каменным полом было пусто, лишь в дальнем углу стояла параша, от которой шла удушливая вонь.

Дверь за стражником захлопнулась, и заключенные кое-как разместились, присев на корточки. Человек в шляпе, набитой бумагой, отправился к параше. Эрни Лайл по-прежнему мог думать только о мятных леденцах, все остальное было забыто, даже то, что он стал политическим заключенным. Его мысли были прерваны шумом, доносившимся из канцелярии через гулкие коридоры.

— У человека есть какие-то права, черт побери! — услышал он громкий голос Дарки. — Я вам говорю, что потерял скатку с одеялами моих детишек, теперь им даже кровать нечем накрыть!

— Ведите себя прилично! — раздался резкий ответ. — Нам и так хватает возни с вами.

Интересно, что сделал Дарки со своими конфетами? — подумал Эрни. Но он недолго оставался в неведении.

— Откуда у вас эти конфеты? — спросил кто-то снаружи.

— Это мое дело. Люблю пососать леденцы, — произнес Дарки, но в его голосе не было обычной уверенности.

Вскоре Дарки и несколько других арестованных были препровождены в камеру рядом с той, где находился Эрни.

Когда стражник с лязгом запер за ними дверь, вновь прибывшие начали петь: «Солидарность во веки веков! Солидарность во веки веков! Сплоченье дает нам силы». Эрни различал хриплый голос Дарки, который теперь особенно перевирал мелодию, но пел громче всех. Когда песня замерла, кто-то с чувством затянул другую: «Флаг рабочих ярко-красный. Не раз он прикрывал тела наших замученных товарищей». Эрни показалось, что это голос Куина из дадлейских трущоб. «Не может дальше мир идти по этой борозде. Мильоны ждут, чтоб красный флаг затрепетал везде».

— Ты у меня заработаешь красный флаг под глазом! — закричал стражник.

Воцарилось молчание. Как видно, усталость, голод, а может быть, и беспокойство за свою судьбу заставили заключенных угомониться.

Вдруг раздался голос Дарки:

— Эрни Лайл, ты здесь?

— Да.

— Не хочешь ли мятную?

— Мы получим по шесть месяцев за кражу, — серьезно ответил Эрни.

Дарки громко расхохотался и начал рассказывать арестованным, как им достались конфеты. Эрни молил бога, чтобы Дарки поменьше откровенничал. Он боялся, что стражник запишет слова Дарки и использует для показаний против них обоих.

Прибыл еще грузовик с арестованными, их поместили в третью камеру. Кто-то из них попытался запеть, но мрачная тюремная обстановка оказывала, видимо, свое действие — песня скоро смолкла.

Усталость одолела Эрни, и он заснул, привалившись к стене спиной. Сколько он спал, он не знал; шум, доносившийся из канцелярии, разбудил его, и он вместе с другими заключенными стал прислушиваться.

— Моя фамилия Лэмберт! — раздался резкий голос; видно было, что говоривший привык выступать под открытым небом. — Перси Лэмберт. Я явился с нашим юрисконсультом, чтобы взять на поруки арестованных вами людей. У нас только что был разговор с министром. Если не выпустите этих людей, вам не поздоровится!

Вскоре заключенные вновь очутились в канцелярии. Лэмберт, оказавшийся лысым человеком небольшого роста, сердечно, по-отечески обратился к ним: