Легенды хоккейного ЦСКА

Стремился, просто рвался домой. Здесь душа осталась, в родной Москве. В кругу самых близких, знакомых и друзей чувствовал себя куда лучше, чем на чужбине. Думаю, понятное каждому русскому человеку состояние.

…Ссориться с той же мамой у отца времени не было, особенно в бытность игроком ЦСКА и сборной. Да и зачем? Не самоцель. К тому же с папой, на мой взгляд, и ругаться невозможно. Мама по характеру несколько вспыльчива, папа – противоположность ей. Потому, наверное, родители прожили душа в душу. Ничего не преувеличиваю. Ни к чему из пальца «сенсации», «скандалы» выдумывать.

Возвращался папа из дальних странствий, сборов или матчей – праздник для меня, мамы, бабушки, сестры. Разумеется, многочисленных приятелей, друзей. Уже рассказывал, отец своего рода центр притяжения, будто все гости к нам стремились. Острое желание увидеться, пообщаться. На спортивной площадке или просто в нашей квартире посидеть, чайку попить, вспомнить дорогие нам моменты. Забавные и не очень.

Да, матушка импульсивная натура. Могла покричать на меня – для острастки. В детстве и юности всякое бывало. Папа спокойно анализировал поступки людей, никогда не закипал. Посидит, поразмышляет, после чего выносил вердикт: должно быть так и так. Отец как раз сглаживал намечавшиеся конфликты, предвосхищал развитие событий. Не случайно слыл весьма неплохим шахматистом-любителем. Умел считать и читать жизненные ситуации.

Рассказывал, бровь ему во время игры рассекли, кровь буквально хлестала. Казалось, я догнал бы в следующем эпизоде обидчика, врезал бы ему как следует. Папа считал ниже своего достоинства опускаться до проявления мести, не мог вредить кому-то. Сел тогда на лавку, быстро ему рану зашили, и дальше играл. Все. Эпизод исчерпан.

Повторюсь, родители жили в понимании, согласии. Мне эти семейные ценности, сформированные десятилетиями, тоже передались. Невольно позаимствовал что-то из прекрасных отношений папы с мамой. Живем с супругой хорошо, комфортно, больше двадцати лет вместе. Факт, говорящий о многом.

На работе, да, могу немного вспылить, на повышенных тонах разговаривать. Там, как говорят, требуется поруководить. Домой я отрицательные эмоции не заношу. Не принято у нас. Спокойно, уважительно, тепло общаемся.

Не сказал бы, что отец злоупотреблял алкоголем. Было бы неправдой, явным преувеличением. Он одно время даже шампанского себе не позволял, когда играл в ЦСКА и сборной. По завершении карьеры у кого-то из друзей на днях рождения мог, конечно, выпить. Но не в «кондиции», распоясавшимся, тем паче с заплетающимся языком никогда его не видел и не слышал. Да и не мог он распустить себя хотя бы потому, что тренировал молодежь в ЦСКА. Держаться в тонусе, быть примером для подопечных – обязательное условие.

У отца были очевидные проблемы с ногами, от высоких физических нагрузок в большом хоккее. Позднее это сказалось роковым образом. У Александра Павловича Рагулина, насколько понимаю, впрочем, не только у него – многих знаменитых хоккеистов того времени, – аналогичная, чудовищная ситуация со здоровьем.

В панки подался

Ходил папа с трудом, полнеть начал. Последние лет пять он не работал, пенсию получал. Матчи родного ЦСКА, конечно, посещал. Ему билет участника клубное руководство выдало. Иногда получалось вместе на ту или иную игру съездить. На машине. Приезжал за отцом, садились и на хоккей во дворец спорта.

В тот период общался чаще с друзьями детства, коллег по хоккею почти не видел. Мой Владимир Иванович болезненно реагировал на уход из жизни ветеранов спорта, ведь с ними он прошел славный путь в любимой народом игре. Постепенно дорогие его сердцу люди умирали. Что скрывать, папа плакал, узнав об очередной кончине партнера. Очень глубоко переживал, смотреть на это сил не хватало. «Ну вот, видимо, скоро и моя очередь…» – предрекал отец.

В свою очередь, время от времени общался с людьми из мира спорта. Понятно, хоккея в основном. С Волчковым, с братом Славы Фетисова – Анатолием, он погиб, к сожалению, в автомобильной аварии. В молодости, представьте, занимался дзюдо, плаванием, в футбол поигрывал, в других видах пробовал силы. Но чувствовал, спортивная стезя не для меня.

В армию пошел, как и все, на два года. Папа осознанно не стал никуда меня пристраивать. Собственно, я и не стремился откосить. Отец четко обосновал свою позицию, с которой нельзя было не согласиться. Владимир Иванович с присущей прямотой дал понять: мол, если он сейчас поможет, «сделает» мне институт и тому подобное, я на шею ему сяду. «Выбери что-то свое, иди по выбранному пути, – логично и правдиво говорил отец. – Чтобы выбрать, иди для начала в армию. Становись мужиком». Меня призвали, и я пошел служить.