— Да, дорогой, еле вытащили у тебя из руки пустой пистолет, — услышал я голос мужчины. — Отстрелял все до железки. Тебя, герой, даже к нам с ним привезли. Все продолжал сжимать. Еле отобрали.
— Что со мной? Почему на глазах повязка?
— Придется потерпеть, дорогой. Контузия у тебя, и пока тебе придется собрать все свое мужество в кулак. Терпи. Опасного уже ничего нет, но надо дать организму восстановиться. Организм молодой, крепкий — восстановишься! Если все пойдет ровно и без срывов, через пару месяцев вернется зрение. Только уговор, солдат! Ты должен помогать нам и душой, и телом. Тут твои руководители позаботились, чтобы мы тебе создали особые условия. Так что и ты постарайся помогать нам. А сейчас больше спи, слушай хорошие передачи по радио и приятную музыку. У тебя тут шикарный импортный магнитофон и целая коллекция кассет. А если захочешь, Настя тебе почитает. Что любишь читать?
— Пикуля, Пастернака, Джека Лондона.
— Ну, Пикуля и Пастернака — это через твоих руководителей, а Лондона у нас в библиотеке целый четырехтомник. Настя, посмотри, что нашему бойцу будет еще интересно. Ладно, дорогой, спешу на операцию. Встретимся завтра на перевязке.
Он ушел, оставив после себя шлейф крепкого одеколона и ощущение надежды. В наступившей тишине тихо зазвучала лиричная французская мелодия, а в воздухе повисло тяжелое ощущение ожидания, замешанное на остром запахе лекарств. Я вздохнул и, расслабившись, почувствовал, что вновь засыпаю.
Предупредительные руки врача медленно снимают повязку. Бинты нехотя соскальзывают с головы. Я уже вижу проблески света, просачивающиеся под ватные тампоны, прикрывающие глазницы.
— Ну что, солдат, прикрой глаза, а то будет больно смотреть на мир.
Опускаю веки, хотя мне очень хочется сразу увидеть свет и все, что меня окружает. Повязка снята, я чувствую, как пальцы доктора ощупывают мое лицо, переносицу.
— Настя, создай нашему пациенту небольшой интим.
Слышу щелчок выключателя и легкий шелест штор.
— Ну вот, теперь давай понемногу открывай глаза. Только не торопись, пожалуйста.
Медленно поднимаю веки, и, хотя в комнате мягкий полумрак, глаза с непривычки слезятся, а свет — режет. За три месяца я уже успел отвыкнуть от ярких красок. Понемногу все успокаивается, и я четко вижу, что меня окружает. Врач изучающе смотрит на меня, а медицинская сестра, голос которой я слышал все эти месяцы, стоит чуть в стороне. Теперь я могу рассмотреть их.
Врач — крупный, мускулистый, чуть полноватый мужчина с открытым, добрым лицом и обезоруживающей улыбкой.
— Ну вот, теперь можно еще раз познакомиться. Теперь — очно, — улыбаясь, он протягивает мне свою крепкую ладонь.
Я с удовольствием пожимаю его руку и перевожу взгляд на медсестру. На вид ей около тридцати. Высокая, худощавая и чуть нескладная, она чем-то напоминает царевну Несмеяну из русской сказки, которую я еще ребенком видел в Театре юного зрителя. Даже медицинский колпак сидит на ней, как корона. Я знаю, что терпение и характер у нее не сказочные, а настоящие. Она похожа на заботливую старшую сестру, ухаживающую за озорным младшим братишкой. Девушка чуть смущенно улыбается, подперев рукой щеку, и по-доброму смотрит на меня.
— Ну все! На первый раз хватит, — командует врач, и руки Насти начинают наматывать бинты мне на лицо и голову.
— Потерпи, солдат, каждый день будем понемногу увеличивать время и нагрузку на глаза. А недельки через две будешь ходить в затемненных очках, как настоящий агент. — Он смеется и легко похлопывает меня по плечу.
Мне сейчас очень хорошо. Я остался в живых, я иду на поправку! Я прозрел! Мне обязательно надо выздороветь.
В душе нарастает приятная волна ожидания того момента, когда можно будет совсем избавиться от повязки. Надо жить дальше, надо вернуться в строй, надо учиться, совершенствовать свое мастерство и тренировать волю. Мне много еще чего надо! Но теперь я точно знаю, что избранный путь не будет столь романтичным и гладким, каким я представлял его еще несколько месяцев назад. Главное — уметь жить и все время возвращаться в строй. «Мастер боя — это мастер жизни», — вспоминаю я изречение одного из моих наставников. Теперь я это представляю чуточку лучше. Это ничего, ведь впереди еще практически вся жизнь, цену которой я только начинаю постигать.
Друг детства
Мы встречаемся в давно известном нам месте уже много лет. Кафе и рестораны вокруг не раз меняли свое название, но мы по-прежнему встречаемся именно там. Это место связано с теми переживаниями, что раз и навсегда связали наши судьбы незримой нитью. Двое мужчин, знакомых с детства, сидят за столиком, потягивают коньяк, изредка обмениваясь незначительными фразами. Этот ритуал продолжается уже больше четверти века и будет продолжаться столько, сколько нам суждено прожить. Это наш закрытый внутренний мир, в котором не требуется слов и жестов, а есть только пережитые чувства и эмоции. Мы прекрасно понимаем друг друга и без слов. А память сама переносит нас в те уже достаточно далекие по меркам человеческой жизни времена. Жаркая память.