Избегнет лютой нежности дракона,
И узница забудет мрак темницы,
И сторож будет сброшен с той бойницы?
Но нет! Пускай я сломан пополам! Пускай перебудет в здравье Ибн-Салам!..
Я — одержимость, что тебе не снилась,
Я — смута, что тебе не разъяснилась,
Я — сущность, разобщенная с тобой, Самозабвенье выси голубой.
А та любовь, что требует свиданья, Дешевле на базаре мирозданья.
Любовь моя — погибнуть от любви, Пылать в огне, в запекшейся крови.
Бальзама нет для моего леченья.
Но ты жива,— и, значит, нет мученья...»
Лейли? — Да нет! То узница в темнице. И все-то ей мерещится и мнится,
Что где-то между милых строк письма Надежда есть, сводящая с ума.
А муж стоит на страже дни и ночи,
Следит, и ждет, и не смыкает очи.
У самой двери тщетно сторожит,
Видать, боится, что Лейли сбежит.
И что ни день, готов из состраданья Отдать ей жизнь, не поскупиться данью.
Но мрачно, молчаливо и мертво Сидит жена, не глядя на него.
И удалось однажды ускользнуть ей От зорких глаз и выйти на распутье:
Быть может, тот прохожий иль иной О милом весть прослышал стороной.
Так и случилось. Встретился, по счастью,
Ей странник-старичок, знаток по части
Всесветных слухов и чужих вестей.
Он сообщил красноречиво ей,
Что пламя в сердце друга, в сердце страстном Как бушеванье волн на море Красном,
Что брошен он в колодец, как Юсуф,
Что бродит до рассвета, не уснув,
И в странствиях «Лейли! Лейли!» вопит он,
И для него весь мир Лейли пропитан,
И кара и прощение — Лейли,
И всех дорог скрещение — Лейли.
«Я та Лейли,— в ответ она вскричала,—
Я жизнь его годами омрачала,
Из-за меня он теплился и гас.
Но есть, однако, разница меж нас:
К вершинам гор ведет его дорога,
А я — раба домашнего порога!»
И, вынув серьги из ушей, Лейли Швырнула дар прохожему: «Внемли!
Не откажись за жемчуг мой от службы! Ступай к нему, найди предлог для дружбы
И в наши приведи его края,
Чтобы на друга поглядела я,
Оставь его в любом укромном месте.
Все может быть. Сюда приходят вести
О сложенных им песнях. Может быть,
Он не успел и старые забыть.
А может быть, еще другие сложит И дальше жить мне песнями поможет».
И полетел, как вихрь, ее гонец По людным рынкам, по краям безлюдным
И встретился в ущельях наконец Он со страдальцем этим безрассудным.
...Еще нетерпеливей и быстрей Спешил Меджнун со свитою зверей.
Всего лишь шаг до цели остается. Послушен жребий. Дело удается.
Достигли рощи пальмовой они.
Безумный ждет в прохладе и тени.
И вот гонец встал у шатровой двери,
И оповещена и мчится пери:
Там, в десяти шагах, ее любовь!
Но сразу в ней остановилась кровь.
«Нет! — говорит, и вся затрепетала.—
Нет, невозможно! Сил моих не стало.
Как быстро тает бедная свеча!
Ступлю я шаг — и гасну, трепеща.
Нет, нет! Идти к нему — идти на гибел Сюда он для богохуленья прибыл.
Я знаю, как он грешен и речист. Пускай же свиток остается чист.
Пускай, представ пред судиею высшим, Ни слова мы на свитке не напишем,
Не зная срама за дела свои.
В том совершенство истинной любви»...
ПЕСНЯ МЕДЖНУНА
«Где ты? Где я? О том не знаю,
Чья ты? Ничья? О том не знаю...
За ворох бед я душу продал,
Шелка за грязный ворох отдал,
Зато не стал ничьим рабом И в горе радуюсь любом...
Не надо мне коня в дороге.
Печаль несет меня в дороге.
Но не печальна та печаль.
Где ты? Не знаю — и не жаль...
С твоим приходом я в разладе,
С твоей душой моя в разладе.
Из тела выйти ей пора,—
Тогда ты выйдешь из шатра.
Но ты и я — едины оба.
И нам достаточно до гроба
Двух тел для сердца одного.
Да будет свято их родство!
Одним лучом рассветным брызни,
И проживу я сотню жизней.
Как вслед за утром белый день,
Мы вечно рядом — с тенью тень...
Я ослеплен в твоем сиянье.
Но на далеком расстоянье
Я гибну, с тленьем не борясь,—
Башмак, с ноги упавший в грязь.
Я — войско, мчащееся к бою,
Когда-то послан был тобою,
И вот в погоне до сих пор,
Трубя в рога, скликаю сбор...»
О ТОМ, КАК НАСТУПИЛА ОСЕНЬ И УМИРАЛА ЛЕЙЛИ
Лейли с престола юности цветущей Сошла в темницу немощи гнетущей.
Кто сглазил молодой ее расцвет?
Кто погасил ее лампады свет?
Повязку золотую головную Зачем Лейли сменила на иную?
И тело, в лен сквозной облечено,
Зачем само сквозит, как полотно?..
Лейли открыла матери, как друг,
Смертельный свой и тайный свой недуг.
«О мать! Что делать? Смертный час объявлен. Детеныш лани молоком отравлен.
В кочевье тянет караван души.
Не упрекай за слабость, не греши.
Моя любовь? — нет, кровь на черной ране.
Моя судьба? — не жизнь, а умиранье.
Немая тайна так была нема,
И вот печаль достигла уст сама.
И так как с уст уже душа слетает,
Пускал тихонько медленно растает
Завеса тайны. Если ты стара,
Прости мне, мать! А мне и в путь пора.
Еще раз обними меня за плечи.
Прости, прощай! А мне пора далече.
Вручаю небу душу оттого,
4fo друга не встречала своего...
Когда дойдут к скитальцу злые вести,
Что суждено скитанье и невесте,
Я знаю — он придет сюда рыдать,
Носилки с милым прахом увидать.„
Он припадет в тоске к их изголовью,
Над горстью праха, что звалась любовью.
Сам бедный прах, он страшно завопит Из состраданья к той, что сладко спит.
Он друг, он удивительно мне дорог.
Люби его без всяких отговорок!
Как можно лучше, мать, его прими, Косым, враждебным взглядом не томи,