Легенды о любви и дружбе

Найди в бездомном нищем человеке То сердце, что теряешь ты навеки,

И эту повесть расскажи ему:

«Твоя Лейли ушла скитаться в тьму.

Там, под землей, под этим низким кровом, Полны тобой опять ее мечты.

На переправе на мосту суровом Она высматривает: где же ты?

И оборачивается в рыданье,

И ждет тебя, и ждет тебя она.

Освободи ее от ожиданья В объятьях с ней, в сокровищнице сна».

Сказавши все и кончив эту повесть, Лейли рыдала, в дальний путь готовясь,

И с именем любимым на устах Скончалась быстро, господу представ...

ПЛАЧ МЕДЖНУНА О СМЕРТИ ЛЕЙЛИ

«О роза! Ты увяла раньше срока,

Дитя, едва раскрыв глаза широко,

Закрыла их и крепко спишь в земле, Шепни мне, как очнулась там, во мгле.

Где родинка на круглом подбородке,

Где черный глаз, где глаз газели кроткий?

Что потускнел смарагд горячих уст?

Что аромат волос уже не густ?

Для чьих очей твое очарованье,

Кто твой попутчик в дальнем караване,

По берегам какой реки спеша,

Не кончила ты пиршества, душа?..

Ты, как песок, взвивалась легче ветра,

И, как вода, ушла спокойно в недра,

И, как луна, земле теперь чужда,—

Что ж, так с луной случается всегда.

Но, ставши от меня такой далекой,

Ты стала всей моею подоплекой.

Совсем ушла, совсем ушла из глаз,

Но заново для сердца родилась.

Должно истлеть твое изображенье,

Чтоб вечно жить в моем воображенье!»...

Так два-три дня провел он, горько плача. Уж лучше смерть, чем жизнь его собачья!

И так он обессилел и устал,

Что книги жизни сам не дочитал...

Ладья его тонула в темных водах,

Да, наконец-то обретал он отдых!..

Размолотый на мельнице судьбы,

Он напоследок взвился на дыбы,

Встать на ноги, разрубленный, пытался, Но, как змея, с обрубком не срастался.

Закрыв глаза, к земле ногой прильнув,

Он молвил, руки к небу протянув:

«Внемли, создатель всех земных созданий, Освободи мне душу от страданий,

Соедини с любимою женой И воскреси изгнаньем в мир иной».

Так он сказал, могилу обнял нежно,

Всем телом к ней прижался безмятежно.

Сказал: «Жена!» — и перестал дышать. Теперь ему осталось не сплошать

На той последней темной переправе,

Что миновать никто из нас не вправе...

Так на могиле милой он лежал,

И весь огонь с лица его сбежал.

Так целый месяц тлел он на могиле Иль целый год (иные говорили).

Не отходили звери ни на шаг От мертвого. И спал он, словно шах,

В носилках крытых. И охраной мощной Вокруг стояли звери еженощно...

Год миновал, и вновь ушли в пустыню Все хищники, что стерегли святыню.

Сначала смельчаки, потом и все,

Путь проложив к таинственной красе,

Заметили и умилились слезно Нагим костям, и мертвый был опознан.

Проснулась память, заново жива,

Пошла по всей Аравии молва.

Разрыли землю, и бок о бок с милой Останки Кейса племя схоронило.

Уснули двое рядом навсегда,

Уснули вплоть до Страшного суда...

Прошел недолгий срок, когда возник На той могиле маленький цветник,

Пристанище всех юношей влюбленных, Паломников селений отдаленных.

И каждый, кто пришел тропой такой, Здесь находил отраду и покой.

Могильных плит касался он руками, Чтоб исцелил его холодный камень...

Тмогвели

ВИСРАМИАНИ

[Вначале речь идет о том, при каких обстоятельствах Фах-риддин Гургани приступил к сочинению поэмы «Вис и Рамин». Затем начинается пересказ.]

...Был в Азербайджане великий и славный царь, покоритель всех стран и областей и обладатель несметных сокровищ. Владел он Хорасаном, Туркестаном, Ираком, Азербайджаном, Хоистаном и Хорезмом; владычествовал он над морями и землями и правил всей Персией... Царь этот, как и все в его царстве, был огнепоклонником; царствовал он до пришествия Христа, и звали его шах Моабад. У царя был брат по имени Зард, который был визирем шаха Моабада.

Однажды, по обычаю персов, созван был большой совет, и по случаю новруза было устроено такое великое празднество, что уму человеческому непостижимо.

К этому дню прибыли цари, которые были подвластны шаху Моабаду, и знатные вельможи со своими женами и детьми собрались сюда для веселья и службы...

Слуги и служки, выйдя на луг, обнесли его дворцовыми занавесами, украсили сады и уставили их всякими яствами и драгоценными предметами. Грузы драгоценностей подвозили на слонах и верблюдах. И было убрано все, как подобало царскому величию...

Целую неделю длилось великое веселье. Все те драгоценные камни, весь тот жемчуг и вся казна, что были на веселом пиру,— все это было роздано шахом. Одарил он великих и малых, и никто не был забыт им.

Тогда солнцеликая Шахро с улыбкой на устах обратилась с шуткой к шаху Моабаду. В ответ на ее шутку Моабад сказал Шахро:

— О, роза, улыбчатая собеседница! Я всегда вижу тебя веселой! Если ты так покоряешь сердца в старости, то какою же ты была в юности?! Если ты такова даже теперь, когда ты уже полуувяд-шая роза, то каковы же были жизнь и рассудок тех, кто знал тебя прежде?! Ныне же, омрачив мне сердце и отняв у меня надежду, не лишай меня рода твоего: выдай за меня твою дочь, ибо плод должен быть подобен своему семени, и дочь твоя должна быть такой, как ты... Поклянись же мне,— сказал он,— что если у тебя родится дочь, то, кроме как за меня, ты ни за кого другого ее не выдашь.