Легенды старой Москвы

После недолгого запирательства Марфушка открыла, что барышня ушла из дому в монастырь, но в какой, она не знала.

— Вот видишь, дорогая, все не так страшно, — утешал Дмитрий Акимович жену. — Я отнесусь в Министерство духовных дел, запросят все монастыри, и мы найдем нашу беглянку. Только на это, конечно, потребуется время. Завтра же я отправлюсь в Москву.

— Господи, вечные истории с этой девочкой…

— У нее добрая душа, правда, чересчур пылкое воображение, но душа добрая… Я полагаю, что на нее так подействовала история с этим молодым человеком:

Марья Павловна вздохнула и сквозь слезы улыбнулась:

— Бедняжка так в него влюблена, что за версту видно…

Все признавали, что Наталья Дмитриевна — красавица. Нельзя сказать, что черты ее лица, каждая в отдельности, были правильны и могли быть соотнесены с каким-либо классическим образцом. Но их мягкость, изящество, нежность и, наконец, глаза, светящиеся добротой, доверием к собеседнику и пытливой мыслью, — все это делало ее необычайно милой.

Неизвестный художник. Н. Д. Фонвизина. Фрагмент парной миниатюры

В 1811 году на празднике у Плещеевых кто-то сказал о восьмилетней Наташе, что она слишком мила. На эти слова Василий Андреевич Жуковский, там присутствовавший, откликнулся стихотворной шуткой, которая тотчас же им собственноручно была вписана в маменькин альбом:

Тебе вменяют в преступленье,
Что ты милее всех детей!
Ужасный грех! И вот мое определенье:
Пройдет пять лет и десять дней,
Ты будешь страх сердец и взоров восхищенье!

Когда Наташе исполнилось шестнадцать, к ней посватался сосед по костромскому имению Черевин — молодой человек, вышедший из университета, не окончив курса, и решивший заняться приведением в порядок своего хозяйства.

Она в страхе отказала.

Потом сватались Кологривов, Верховский, им тоже было отказано.

Ни любви, ни даже интереса к женихам она не испытывала, они вызывали только досаду и скуку. Как все это не походило на то, что она читала в романах!

Так продолжалось до 26 августа прошлого года — дня ее именин. В тот день, который в Отраде — имении Апухтиных — неизменно отмечался праздником и балом, уездный судья привез к Апухтиным гостившего у него молодого человека — дальнего родственника, где-то служившего в Москве.

Молодого человека представили имениннице.

Этот день перевернул в ней все. Она лишилась покоя. Мысли постоянно возвращались к московскому гостю. Она вспоминала его бледное лицо, мягко спадающие на лоб черные локоны, протяжный голос, разочарованно-спокойный тон, с которым он говорил, его взгляд, в котором, казалось, скрывалась какая-то тайна.

Он стал бывать в доме.

Вскоре все отметили, что он приезжает ради Наташи: смотрит на нее, разговаривает с ней подолгу, и она, обычно такая дикая с гостями, от него не убегает, не скрывается в свой светелке. Наташа и ее подруги прозвали его между собой Рунсброком. (Рунсброк — имя персонажа из английского сентиментального романа, который тогда читали Наташа и ее подруги. Получилось совсем как в стихотворении Пушкина: «И именем своим подругам называла…». Его настоящее имя неизвестно.)

Соседи уже решили, что быть свадьбе.

И вдруг Рунсброк пропал. Осведомились о нем у судьи, тот сказал, что гость уехал в Москву.

— Странно. Уехал не простившись. И ничего не велел нам передать? — спросил Дмитрий Акимович.

— Ничего, — ответил судья. — Я думал, он побывал у вас перед отъездом. Во всяком случае, он куда-то уходил…

— Они со мной беседовали, — вдруг отозвался судейский секретарь, — в трактире. Насчет имения вашего превосходительства любопытствовали, велико ли…

— Э-э, вот, оказывается, что за птица этот Рунсброк, — протянул Апухтин и вздохнул: имение было заложено-перезаложено, и долгу на нем было больше, чем оно стоило.

После отъезда Рунсброка Наташа совсем замкнулась.

Мать, конечно, понимала состояние дочери, сочувствовала ей, но, когда Черевин повторил свое предложение, она сказала Наташе:

— Подумай, он для тебя — хорошая партия.

Это было за неделю до того, как Наташа убежала из дому.

На следующее утро к Апухтиным заглянул один из неудачливых женихов — Верховский. Ему рассказали об исчезновении Наташи. Дмитрий Акимович сказал, что он сегодня же едет в Москву и обратится в Министерство духовных дел.

Верховский, не дослушав его, вскочил в коляску, на которой приехал, и погнал по дороге, ведущей в Белбажский монастырь — ближайший женский монастырь, находящийся в девяноста верстах от Отрады.

Он проехал почти семьдесят верст, так и не догнав беглянку. Увидев сидевшего на обочине дороги паренька, Верховский остановился, чтобы расспросить, не проходила ли здесь барышня, но, вглядевшись, воскликнул:

— Наталья Дмитриевна!

Мать и отец плакали, и Наташа плакала.

— Простите меня… Я заставила вас страдать… Я люблю вас, я всю жизнь буду служить вам… Но никогда, никогда не пойду замуж… Об одном прошу: не принуждайте меня…