Легионер. Книга третья

Колеса коляски тяжело застучали по каменной прибрежной полосе и замерли. Кучер Игнат, которого Сонька-Мария постоянно нанимала для своих выездов к морю, тяжело повернулся на облучке и поглядел на дремавшую под меховой полостью пассажирку. Подумал — снимать ли перед пассажиркой шапку, и решил, что не станет: невеликой птицей стала под старость бабенка, про похождения которой в посту рассказывали чудные и порой прямо-таки невероятные истории. Говорили, что до каторги мадам ходила в шелках, вся увешанная самоцветами и драгоценными брильянтами, а знатные господа едва ли не дрались за честь оказать ей любую услугу. И звали ту даму Сонькой Золотой Ручкой не за кольца и браслеты, а за ловкое умение запускать тую ручку в чужие кошельки и шкатулки с драгоценными каменьями.

А что теперь? Кучер окинул насмешливым взглядом заплывших глаз худенькую фигуру в простецком бабьем тулупе, до самого носа закутанную в шали, да еще непременно требующую для своих выездов к морю зимнюю меховую полость. Возле носа пассажирки темнела изрядная бородавка, лицо пересекали морщины, руки были до локтей спрятаны в зимнюю опять-таки муфту. А ведь на дворе лето, почитай! Правда, на Сахалине это лето завсегда было поздним, деревья по побережью Татарского пролива только-только начали робко примерять зеленую опушку листвы — словно опасались злых, не по времени года, студеных ветров с моря.

Игнат поглядел назад и увидел мальчишку-голодранца, тащившего на голове вслед за коляской богатый стул с малиновой обивкой. Стул был тяжелым, а голодранец босым. Он то и дело оступался на камнях и поджимал посиневшие от холода ноги. Кучер сплюнул: вот спеси у бабенки в коляске! Нанимала всякий раз для своих выездов мальчишек, чтоб стул на ней несли — нет чтобы дозволить огольцам на запятках с ношей пристроиться! Требовала, чтобы своим ходом за коляской поспешали.

Кучер громко кашлянул, взялся-таки за шапку — не снимая ее, впрочем, как и решил.

— Мадама, так что приехамши мы на ваше место, хм!

Пассажирка тут же открыла глаза, пошевелилась — но не двинулась с места, пока не углядела подоспевшего голодранца со стулом. Тот, почтительно установил стул на камнях, поспешил к коляске и подал Соньке-Марии грязную ладошку: прошу, мол! Пассажирка откинула полость, соскользнула с потертого сиденья и, брезгливо осмотрев поданную руку, все-же оперлась на нее и ступила на землю, шагнула к стулу.

Мальчишка же достал из коляски обитую овчиной подставку для ног, дождался, пока старуха сядет и приподнимет ноги в козловых башмаках, ловко установил подставку, поклонился и побрел по берегу в сторонку, то и дело яростно почесывая покрытые цыпками и покусанные блохами ноги.

Игнат маленько обождал — бывало, мадам по каким-то причинам не нравилось место, и она капризно требовала переставить свой «трон» на несколько саженей влево или вправо. Но старуха, слава создателю, лишь немного поёрзала и замерла в неподвижности, уставившись на катящиеся мелкие серые волны. Тогда Игнат взял кобылу под уздцы, отвел ее на десяток шагов поближе к скале, навесил на морду торбу с сеном и, кряхтя, забрался в коляску немного поспать. Не забыл и построжиться над голодранцем, швырявшим скуки ради в море плоские камешки-«блинчики»:

— Смотри, доглядывай за нашей барыней, оголец! Как встанет — сразу пулей к ней, и мне шумни. Прозеваем — осерчает, может и не заплатить, старая кобыла. А я посплю маленько…

— Знамо дело, ученые! — мальчика кивнул, достал из рваного картуза подобранный в посту окурок, прикурил, умело прикрываясь от ветра и продолжил бросать камешки.

А Сонька тем временем поглубже упрятала в муфту сохнущую после долгого ношения кандалов левую руку, и с неожиданной улыбкой подмигнула серым волнам:

— Ничего, подожди маленько, морская стихия! Глядишь, и я тебя вскорости оседлаю!

Словно опомнившись, Сонька слабую улыбку с губ стерла, построжела лицом и принялась неспешно размышлять о задуманной ею «сменке» Эта афера, похвалила она саму себя, почище прежних будет! Давние аферы, конечно, и удовольствия добавляли, и азартом накачивали — но нынешняя, ежели все пойдет как задумано, легендой станет!

«Сменка» сама по себе — событие на каторге нередкое. Сидельцы с большими сроками утверждают, что не менее двух, а то и трех иванов с Сахалина дёру дают. Случается, конечно, обнаруживается подмена — не столько из бдительности тюремщиков, сколь по причине стукачества или болтливости арестантов. Чаще всего опознают беглецов опытные сыскари — если у беглых не хватает умишка держаться подалее от городов и столиц, где прежде много бедокурили. Но и в этом случае у беглеца есть все шансы выкрутиться.