Шендля Сура в уже первое посещение паноптикума была поражена — но, как уже упоминалось, не столько внешностью Юлии, сколько количеством сверкающих на ней брильянтов. И не могла удержаться, не сходить на представление еще раз. И тут ей повезло: нанятый Бауэром цирковой тапер перед представлением умудрился напиться, и вышедший к зрителям антрепренер сообщил публике о «технической задержке» представления. Он предложил кому-нибудь из почтеннейшей публики сесть за рояль, обещая за это «вечный абонемент». Зрители засвистели и затопали ногами — и тут Шендля Сура, недолго думая, вызвалась аккомпанировать представлению.
Играла барышня изрядно — ее учительница музыки в Одессе недаром получала своё жалованье. И тут, в цирке, юная еврейка играла столь вдохновенно, что на нее обратила внимание сама Юлия Пастрана. После представления она пригласила Шендлю Суру к себе в гостиницу, расспрашивала о родителях и учителях музыки, угощала шоколадом и сладостями. Поразила Юлию и бойкая речь барышни: Шендля, хоть и с ошибками в произношении, говорила на трех языках. Встреча кончилась предложением Юлии бросить этот скучный Шклов и отправиться с ней в большое гастрольное турне. Возможно, даже в мировое. Барышня приглашалась не только аккомпаниатором, но и доверенной горничной знаменитости. К просьбе присоединился и антрепренер Альфред Бауэр. Свое приглашение женщина-монстр подкрепила царским подарком — парой великолепных серег.
Шендля Сура прекрасно понимала, что отец ни за что не отпустит ее с бродячим паноптикумом и, скорее всего, посадит под замок. К тому же госпожа Пастрана выглядела, что ни говори, жутковато. Она с самого начала относилась к юной еврейке по-матерински, обнимала ее, гладила по голове. Но лицо Юлии, покрытое густой растительностью, вывернутые ноздри и обезьяньи надбровные дуги вызывали даже у привычного к ее обличью человека невольное отвращение. Словно приучая новую знакомую к своей внешности, Юлия щекотала ее лицо своей бородой и бакенбардами, от которых пахло так сладко…
В конце концов, Шендля Сура решилась. Черт с ней, этой волосатой обезьяной и ее ласками — главное, добраться бы поскорее до железной шкатулки, в которой Юлия хранила многочисленные драгоценности. Как выяснилось, всё это были подарки богатеев, добивавшихся через антрепренера приватного свидания с «чудовищем» в юбке. Гонорар за возможность поговорить с дивой Бауэр непременно оставлял себе. Впрочем, дальше разговоров с Юлией дело никогда не шло. «Чудовище», ненавидя всех мужчин, никогда не позволяла им никаких интимностей.
В назначенный день Шендля явилась на почтовую станцию и поскорее юркнула в дилижанс. И вскоре карета застучала железными ободьями по булыжной мостовой, увозя барышню из еврейского предместья в неизвестность.
Как выяснилось позднее, Юлия Пастрана была ярой католичкой, и ее огорчало безбожие новой прислужницы. По приезду в Петербург она уговорила Шендлю Суру принять католичество, и та стала наконец-то Софьей. По крестному отцу она получила и новое отчество — Владиславовна. Пастрана с трудом выхлопотала горничной вид на жительство, однако изменить еврейскую фамилию, несмотря на ходатайства и хлопоты петербургских адвокатов, так и не удалось.
Очень скоро Сонька убедилась, что женщина-монстр была не столь богата, как ожидалось. Три четверти доходов от представлений забирал себе Альфред Бауэр. И к тому же прижимистый немец ухитрялся высчитывать из доли Юрии расходы на ее гардероб, а с появлением Соньки — и расходы на содержание горничной. При этот хитрюга-антрепренер умудрялся записывать на свою кормилицу и немалые суммы, которые тратил на себя. Этого Сонька вытерпеть никак не могла, и вскоре с помощью столичных юристов ей удалось аннулировать кабальный договор своей хозяйки с антрепренером и вообще выставить его за дверь. Доходы женщины-монстра учетверились, и она была очень благодарна за это своей подруге и горничной в одном лице. Однако, когда Сонька намекнула, что такие услуги стоят упоминания в завещании, Юлия очень рассердилась. И категорически отказалась это делать, ибо была уверена, что составление завещания — это сам по себе есть шаг, приближающий человека к могиле.
— Умру — тебе все достанется и без завещания, — говорила она Соньке.
Та не слишком верила в обещания и едва сдерживала гримасу гнева. Однако делать было нечего, приходилось ждать. Сонька лишь утешала себя тем, что ожидание не продлится слишком долго: женщин-монстр, несмотря на свою молодость, была неизлечимо больна.
Они гастролировала по России и Европе. Вокруг всегда была толпа восторженных и богатых мужчин, которых с некоторых пор привлекала и расцветшая в полный цвет Сонька. Мелькали города и страны — а быть все время рядом с волосатой «обезьяной» было так скучно…
Юлия всегда чувствовала приближение припадков, и каждый раз требовала, чтобы Сонька была рядом. Приходилось терпеть, расчесывать бороду, гладить по волосатым щекам и втирать в бакенбарды ароматические притирки…