Легионер. Книга третья

— Я не верю в талисманы, ваше высокопревосходительство.

— Послушайте меня, господин Ландсберг. Вы умный и здравомыслящий человек. И не могли не увидеть за время вашего пребывания в Японии многих тревожных для вашей страны признаков. И если вдруг… В общем, на талисмане, который я вам пришлю, будет написано, что вы имеете заслуги перед Японией, что вы ее друг. Любой японец, умеющий читать, отнесется к такому талисману с должным почтением, уверяю вас! Я искренне желаю, чтобы моя бумага никогда не пригодилась вам. Но… Жизнь полна сюрпризов и неожиданностей. И мы уже говорили сегодня об этом, господин Ландсберг! Не все жизненные повороты приятны и желанны. Прощайте, господин Ландсберг! Я искренне рад нашей встрече и воспоминаниям молодости, которые эта встреча подарила…

* * *

Утром следующего дня Ландсберга разбудил неприлично громкий храп его спутника. Проснувшись, он долго смотрел на Попова, спавшего поперек своей кровати с подушкой в обнимку. Потом встал и, чувствуя некоторый дискомфорт в организме после вчерашнего знакомства с японской кухней, решил прогуляться до порта.

Выйдя из гостиницы, он игнорировал деликатные попытки дежуривших неподалеку рикш привлечь к себе внимание, и решительным шагом направился в сторону порта. Там он убедился, что багаж и закупленный товар благополучно размещены в трюме парохода, и не спеша отправился обратно в гостиницу.

Город Нагасаки Ландсбергу очень понравился. Живописная гавань на западном побережье острова Кюсю приютила множество кораблей под различными флагами. Вдоль всей набережной — длинный квартал, называемый здесь Европейским. Здесь и дома как в Европе — большие. Были и каменные — но преобладали, конечно, деревянные. Их построили в смешанном азиатско-европейском стиле, с приметами сегодняшней цивилизации. Со стеклянными окнами и крашенными стенами. Вдоль широких проездов, спускающихся к набережной — длинные ряды исчезающих в перспективе столбов с газовыми фонарями. Широкие и чистые, без всяких признаков мусора, тротуары. Люди по ним ходят, улыбаются — чудны дела твои, господи!

Попов к его возвращению уже проснулся, и, сидя на кровати, мрачно разглядывал свои ботинки — словно ожидая увидеть на их подошвах следы вчерашнего разгула.

— А-а, это ты, — слабо приветствовал Попов своего спутника. — Знаешь, я признаться, не помню, как вчера добрался до нашего пристанища…

— Ничего удивительного, — тут же ответствовал Ландсберг. — Вчера, закончив обед и беседу, мы с господином Эномото заглянули в чайный домик, где ты «окопался». Ты, Сергеич, сидел с двумя японскими барышнями в обнимку. Еще две девицы играли на каких-то музыкальных инструментах, что-то вроде наших мандолин. А еще парочка барышень танцевала перед тобой… Ничего удивительного, что ты меня и не приметил!

— Да-да, что-то такое я припоминаю! — промямлил Попов. — Но как я сумел, брат, добраться сюда — ума не приложу!

— И опять-таки, ничего удивительного! Господин Эномото, заметив твое состояние, предложил оставить тебя на месте пребывания. До полного, так сказать, удовлетворения всевозможных потребностей гостя. И дал хозяину домика распоряжение доставить тебя домой после того, как… Ну, в общем, после того, как ты не сможешь больше пить. И через два часа после моего возвращения тебя доставили сюда на носилках. Как труп доставили, Сергеич! — не выдержав, закричал Ландсберг. — Я сумел содрать с тебя только сюртук, а потом ты начал отбиваться, и так и уснул в брюках, жилетке и сапогах!

— Бывает, брат! — мрачно констатировал Попов, продолжая рассматривать подошвы своих ботинок. — Тебе, немцу, не понять русскую натуру, Христофорыч!

— Но есть еще общепринятые, не только для немцев, приличия поведения! — возразил Ландсберг. — Как же быть с этим?

— Наплюй! — посоветовал Попов. — Да, кстати, тебе тут посылочку принесли. Нашёл, что заказывать, Христофорыч! Шкатулка!

— Где она? — живо поинтересовался Ландсберг, тут же припомнив вчерашний разговор с Эномото.

— А во-он там, я на комоде велел поставить… Ничего особенного там нету, Христофорыч. Трубочка серебряная на шнурке. Вот и все…

Ландсберг вскочил как на пружине, взял шкатулку, достал оттуда талисман Эномото — ничего другого там быть просто не могло. Действительно, серебристая металлическая трубка на шнурке. Под завинчивающейся крышкой — свернутый лист бумаги, тоже серебристого цвета. И несколько иероглифов на нем — все!

Покачивая талисман в руке, Ландсберг опустился на кровать, задумчиво разглядывая трубочку. Что же имел в виду его высокопревосходительство господин Эномото? Он ведь явно намекал на войну… Собственно, и сам Ландсберг жил в последнее время с ощущением ее приближения. Еще до поездки в Японию. Теперь же, побывав тут, он окончательно убедился в том, что война не за горами.