Легионер. Книга третья

Его прибытие в Санкт-Петербург наделало в российской столице много шума. О Японии и японцах в то время в Европе знали совсем немного: до недавнего времени это была закрытая для всех страна. Канцлер Горчаков буквально прятался от знакомых, жаждущих получить приглашение на протокольные мероприятия по случаю вручения императору Александру II верительных грамот японского правительства и череду балов в честь посланника Японии.

В русской столице его высокопревосходительство вице-адмирал Эномото Такэаки был принят по высшему разряду, поселен в только что отстроенном особняке с небольшим, но полностью изолированным внутренним двориком. Это было мягким и настоятельным пожеланием японского гостя, уделявшего немало времени физическим упражнениям на открытом воздухе и не желавшего прерывать их на время своего длительного пребывания в России. Наличие такого дворика потребовало всего лишь двух дополнительных постов караульных офицеров.

Вернувшись из Туркестанского похода в Санкт-Петербург, Ландсберг получил тогда назначение в Саперный Лейб-Гвардии батальон. Гвардейцы этого и других воинских соединений, расквартированных в столице, несли караульную службу и в царских дворцах, и при дипломатических миссиях, получивших аккредитацию в России. С июня 1874 года в список постов почетного гвардейского караула Северной столицы России был внесен и особняк, занимаемый Японской дипломатической миссией. И Ландсберг в числе своих товарищей — саперов еженедельно являлся в этот дом в парадном мундире.

В то время японцы были для Санкт-Петербурга, как и для всей Европы, самой настоящей экзотикой. Необычная внешность, восточный менталитет, одежда, манеры поведения и даже походка этих редкостных восточных гостей привлекали к себе жгучий интерес. А назначенные в караул гвардейцы к тому же наперебой рассказывали товарищам в казармах о странных гимнастических упражнениях, которыми сам посланник и его челядь часами занимался на заднем дворике миссии. Облачившись в кэйкоги — костюм, состоящий из рубахи и свободных штанов — японцы часами в одиночку и парами делали резкие или плавные выпады руками и ногами. Занятия непременно заканчивались фехтованием длинными или короткими палками.

Заинтригованный рассказами о необычайных физических упражнениях заморского гостя, Ландсберг, уговорившись с товарищами, занимал пост в закрытом внутреннем дворике особняка. Сослуживцы с удовольствием уступили ему этот пост, так как, не считая пары утренних часов, когда японцы занимались таинственными упражнениями, глядеть там было совершенно не на что.

Несколько раз Ландсберг видел японского посланника на балах, и его высокопревосходительство вскоре стал узнавать молодого офицера. После таких встреч японский посланник уже не считал зазорным вступать с ним в разговоры во время своих занятий физическими упражнениями. Он сносно объяснялся на французском языке и отвечал на множество вопросов, охотно рассказывал о своей стране.

Через два года после подписания Петербургского Трактата о межгосударственном обмене — Япония тогда уступила России свои права на южную часть Сахалина в обмен на Курильские острова — грянула русско-турецкая война 1877–1878 годов. Саперный Лейб-Гвардии батальон, где служил Ландсберг, был отправлен под Плевну. Перед отправкой Ландсберг нашел время зайти и попрощаться с японским знакомым.

Вспомнил он о чудном японском «баловстве» с палками в полевом лагере, где были расквартированы русские военные части. Саперной роте, к которой был причислен Ландсберг, нашлось занятие и после того, как смолкли пушки. Саперы чинили мосты, дороги. Вскоре русские полки должны были двинуться из Европейской Турции назад, на зимние квартиры.

Но пока высочайшего приказа не поступало, и офицеры в летних лагерях коротали время кто как умел. Целыми днями в палатках шли отчаянные карточные баталии. Ландсберг же карт не любил. Севши как-то скуки ради за стол, он уже через час-другой проиграл двести пятьдесят рублей.

Больше за карточный стол Ландсберг в походе не садился. В свободное от службы время, которого стало вдруг очень много, он пристрастился к пешим прогулкам, от скуки пробовал писать стихи. А потом чрезвычайно заинтересовался одним из пленных турецких аскеров, который оказался испанцем. В Турцию этот Пабло-испанец попал бог весть как несколько лет назад, а до того времени был пастухом где-то в глухом уголке Пиренейского полуострова. Дальнейшая его история была смутна и малопонятна — главным образом из-за языкового барьера. Никаких других языков, кроме родного, Пабло не знал, а в русских полках знатоков испанского тоже не числилось.

Опять-таки скуки ради Ландсберг и его товарищ граф Ивелич решили было с помощью Пабло выучить испанский язык, однако учителем тот оказался бездарным, и дело заглохло на переводе понятий, означающих элементарные предметы обихода. Однако кое в чем другом Пабло оказался непревзойденным мастером.