Легионер. Книга третья

Фигуру Ольги Владимировны Ландсберг заметил, как только она появилась из-за угла. Дитятева шла по шатким подгнившим дощатым тротуарам осторожно и одновременно по-женски грациозно, и он невольно залюбовался своей супругой. Беременность Ольги Владимировны пока не была заметна. Лишь осторожная походка выдавала бережливость, с которой та носила свой дарованный природой «груз».

Ландсберг остановился, поджидая Дитятеву.

Глава девятая. Ночной возок

Возок немилосердно трясло — зимник после последнего снегопада был плохо расчищен, а редкие в эту пору проезжие еще не успели сгладить заледенелые бугры и набить полозьями саней приличную колею. Однако пассажиры возка, казалось, не замечали толчков и дремали в неровных отблесках тлеющих древесных углей в камельке, закрепленном на полу. Дремал и возница, лениво пошевеливая время от времени вожжами. Только пес Разбой — крупная гиляцкая лайка — неутомимо перебирал мускулистыми лапами, то следуя за возком, то приотставая от него и постоянно прислушиваясь к звукам ночной тайги.

Но вот пес резко остановился, повернул тяжелую лобастую голову направо, потянул носом. Прыжок — и проваливаясь в снег по брюхо, пес помчался куда-то в сторону каменистой осыпи. Еще минута-другая, и возница очнулся от дрёмы, услыхав басовитый настойчивый лай, закрутил головой, потянул вожжи, чтобы скрип полозьев не мешал слушать.

Пес, натасканный преимущественно на крупную дичь, явно кого-то преследовал. Послушав лай, возница, матерясь, с трудом повернулся в необъятном своем тулупе и постучал кнутовищем по крыше возка.

— Слышь, хозяин! Разбой кого-то поднял. Будешь глядеть, али дальше ехать?

Один из пассажиров возка, коммерсант Карл Христофорович Ландсберг, словно и не спал — протянул руку, открыл верхнее окошко и высунул в него голову, прислушиваясь к далекому уже лаю лайки. Стянув зубами перчатку с одной руки, захватил пригоршню снега с крыши возка, крепко потер им лицо, окончательно прогоняя дрему, постучал носком сапога по валенку своего спутника:

— Михайла, хватит спать! Пошли, прогуляемся — Разбой, кажется, дичь поднял.

— И то дело! — с готовностью откликнулся спутник коммерсанта. — Давно свежатинки не пробовал, соскучился уже… Кого энто он, интересно, поднял, Карл Христофорыч?

— А вот сейчас и узнаем! — Ландсберг уже успел выпрыгнуть из возка и прилаживал к сапогам плетёнки-снегоступы.

Закинув ружья на плечи и захватив длинные жерди, загодя вырезанные и притороченные к возку — без них по присыпанному снегом таежному бурелому порой было просто не пробраться — спутники направились туда, откуда доносились отголоски призывного собачьего лая.

Добравшись до каменистого склона сопки, с которого ветер сдул весь снег, охотники отвязали снегоступы и взяли ружья в руки: лай Разбоя был слышен совсем рядом. Добравшись до гребня, Ландсберг остановился, приложил к глазам бинокль, чуть повел им и тут же увидел и Разбоя, и найденную им дичь — кабаргу, замершую на большом и недоступном для беснующегося пса валуне. Валун венчал собой осыпь.

— Тёлка? — с надеждой поинтересовался спутник коммерсанта. — А то ихние козлы шибко вонючие, никакой свежатинки не захочешь с ими…

— Кабарга, друг Михайла, не козлиного, а оленьего племени, — поправил спутника Ландсберг. — Увы, это самец… Ну, что, будем брать? Кабарожья струя нынче в цене. Засушишь, а по весеннему сплаву японцам продашь, а?

— Твоя воля! — разочарованно сплюнул Михайла. — Тока весна ишшо далеко, а мяска свежего сейчас хотца. Ну, давай, стреляй, черт с нею, с вонищей: травки в котелок поболе положить, и ничо будет, сойдет…

— Наивные все же создания, эти оленьки, — рассуждал вслух Ландсберг, ловя перекрестьем прицела темную фигурку на светлом валуне. — Заскочат на камень и замрут, сами под выстрел подставляются… Видит же нас, дурачок, нет чтобы убежать… Гляди, Михайла, каков красавец, шельма, а? Замер, точно скульптура в Летнем саду, право слово…

— Да стреляй ты, Карл Христофорыч, не томи душу! Скакнет счас твоя скульптура — и пропала свежатинка, — стонал спутник коммерсанта. — Летний сад он вспомнил, нашел время!

— Без свежатины, говоришь? — Ландсберг медлил, откровенно любуясь застывшим в ночи силуэтом кабарги. Он то опускал ружье, то снова решительно прикладывал его к плечу. — Эх, была — не была!

Хлесткий выстрел из карабина взорвал тишину в заповедной тайге, эхом заскакал по каменным ступеням ложа ручья. Кабарга подпрыгнула на всех четырех точеных ножках, присела, и, словно подброшенная катапультой, сорвалась с валуна. Но не вниз, а вверх и в сторону, словно повисла в морозном воздухе… В наступившей после выстрела тишине звонко цокнули о камень ее копытца — и исчезла кабарга, словно растворилась в предутренней мгле…

Михайла так и замер, открыв рот над встопорщенной бороденкой. Выражение его лица было столь очевидным, что Ландсберг рассмеялся, хлопнул спутника по плечу:

— Бывает, Михайла! Не вели казнить — мазанул по темному времени!