Легионер. Книга третья

Пока кучер возился с воротами, Ландсберг выпрыгнул из возка, и, потопав затекшими ногами, направился к новому срубу, появившемуся рядом с первым его домом минувшей осенью.

Ключ в замке удалось повернуть без особого шума, однако тяжелая дверь из холодных сеней в проходной чулан, место бдения ночного сторожа Ильи, отчаянно завизжала и заскрипела. Ландсберг шагнул в темноту, нащупывая в кармане спички, но огонек вспыхнул в углу раньше.

— Доброго здоровьица, Карл Христофорыч, — ночной сторож затеплил свечу, с хрустом потянулся. — С возвращеньицем, стало быть! Как съездилось, барин? Все ли добром?

— Здравствуй, Илья, здравствуй. Хорошо съездилось, вернулся живой, как видишь. Вы тут как?

— Барыня здорова, слава Господу нашему. Магазин торгует, как — не знаю, но приказчики вроде как довольны.

— А ты, я гляжу, по-прежнему с открытым окном ночуешь? И дверь не смазал — сколько тебе говорить можно, Илья! Ведь скрипит — не приведи господи!

Илья не смутился, коротко хохотнул, покрутил тяжелой лохматой головой.

— Вроде как умный ты, Карл Христофорыч. Образованный! А про одно и то же каждый раз вопрошаешь! Сколь те говорить, что сторожу в тепле службу справлять никак нельзя! Теплынь расслабляет! Не хочешь, да заснешь. А какой я сторож, коли спать стану? И дверь потому не мажу, чтобы тоже сторожила. Лихой человек в избу засунется — а дверь-то и скажет сторожу: не спи, брат! Так-то, барин! Днем отосплюсь, Карл Христофорыч, не обессудь! На печь заберусь, а то и бабенку какую посговорчивей с собой прихвачу, для сугрева!

— Ну, раз не спишь и службу несешь — на, ружье прими! — Ландсберг протянул Илье карабин. — Почисти, смажь, как полагается. Один раз, правда, выстрелил всего — но положено, сам знаешь! Значит, все в доме хорошо?

— Да вроде… Ох, вру, Карл Христофорыч! Не все добром — у барыни, Ольги Владимировны, третьего дня стол круглый из ейной анбулатории поперли.

— Как стол? Погоди… Он же большой и тяжелый. Не скатерть, чай, и не самовар — ты часом не шутишь, Илья?

— Отучен я шутки шутить давным-давно, барин! Верно говорю — поперли стол-то! Более ничего в приемной у барыни не было удобнее спереть — вешалку-то я, если помнишь, еще в прошлый раз насмерь к стене прибил. Гвозди у кузнеца нарочно двухверхшковые заказывал! Что б, значить, чрез стену насквозь и загнуть для верности снаружи-то… Вешалка-то и висит, не смогли, видать, гвозди мои выташшить. Вот стол и поперли барыневы варначки, которых она по доброте душевной лечит, время на них, паразиток, тратит.

— «Варначки»! Как же слабые женщины могли тот стол через дверь вытянуть? — засмеялся Ландсберг. — Плотник, что его мне сделал, вдвоем с помощником еле втащили! Дверь-то узкая, крутить стол надо, набок класть!

— Жрать али выпить захочешь — и выташшишь, без кручения! Помяни слово, Карл Христофорыч, вот не велел ты в часы приемов барыни дверь входную запирать — а зря! Сколь из дому за последний год барыневы варачки поперли добра? Четыре самовара, — начал загибать пальцы Илья. — Вешалку энту, будь она неладна, три раза с кабаков вертал в дом. Скатертей, рушников барыневых и не счесть! Сколько разов железную решетку от крыльца, что ты велел для отскребания грязи с сапог приделать, выворачивали?

— Ладно, Илья, тебя не переслушаешь, — вздохнул Ландсберг. — Спать пора, я с дороги, а ты все меня отчитываешь… Завтра поутру доскажешь, ладно?

— Ты спрашиваешь, я и отвечаю! — огрызнулся Илья. — Иди, спи! У тебя, барин, и добра, и деньжонок хватает. Авось купишь…

— А со столом-то что? — не утерпел уже в дверях хозяин. — Нашел, поди, тех варначек-то?

— Я да не найду! — довольно осклабился сторож. — Как хватилась прислуга барынева стола-то энтова, я так сразу по кабакам и пошел. Куды еще у нас ворованное добро-то нести? У Никишки Кривого и нашел… И бабенки те зловредные, коих ты слабыми называл, там же водку трескали. Никишка их показал… Хотел я их поучить, барин, маленько, да ведь ты, знаю, не одобришь. Прознаешь про мою «учебу», да на меня и осерчаешь. Ташшить тот стол обратно, однако, я их все ж заставил, Карл Христофорыч! Не сердись уж! Как свинюхи визжали на всю улицу, а ташшили! Народ проходящий животики со смеху надорвал…

— Не исправишь тебя, Илья! — скрывая улыбку, покрутил на прощанье головой Ландсберг. — Ты ж не их наказал, а меня! В мой же дом тащили ведь стол-то этот, при всем честном народе! Будь он неладен, стол… Ладно, пойду отдыхать с дороги!

В чистой половине дома Ландсберг направился, однако, не в спальню, а в гостиную, которую для себя считал каминной. Илья, досконально звавший привычки хозяина, наверняка приготовил и дровишек березовых, и растопку: чиркни спичкой — и побежит по нежной белой коре трепетный огонек. Тут и тонкие щепочки, домиком сложенные, займутся, начнут облизывать хорошо просушенные с осени аккуратные кругляки. Пока камин разгорается, можно скинуть сапоги, по медвежьим шкурам дойти по шкапчика, налить рюмку водки или коньяку, и вытянуться с ней в покойном кресле, блаженно помаргивая на одомашненный огонь и неторопливо размышляя об итогах дня…