Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Летнее солнце совершенно неожиданно куда-то исчезло; когда мы встаем утром, еще темно и холодно. Дизель включают лишь по вечерам, и подъем в холодной темноте превращается в мучительную процедуру. Внезапный крик «Debout la dedans!»[23] вырывает тебя из сладкого сна и бьет по нервам, а звяканье черпака о стенки бака с кофе заставляет проснуться окончательно. От металлического звона веет таким же холодом, как от лязга замка в тюремной камере. Темная фигура вырастает около твоей койки и выливает черпак кофе в кружку, которую ты бессознательно протягиваешь. Глоток кофе приводит в действие спрятанный внутри тебя маленький тепловой двигатель, и застывшие пальцы начинают шевелиться. Несколько мгновений мы растягиваем удовольствие, пока наши глаза не начинают улавливать зарождающийся свет нового дня, затем крик капрала ускоряет ток крови по сосудам, мы выбираемся из палаток, строимся и устремляемся трусцой навстречу рассвету, в пятикилометровый пробег до Сиди-бель-Аббеса.

Нам представили сержанта Люстига, переведенного в легион из немецкой армии, где он, по слухам, отличился в качестве парашютиста. Говорят о его беспримерной храбрости и безрассудстве, с которым он прет напролом вопреки всему. Так, однажды, прыгая с парашютом, он якобы раскрыл его всего в двухстах футах над землей, когда все, застыв на месте, уже ожидали его неминуемой гибели.

Люстиг красив — если вам нравятся белокурые арийцы с голубыми глазами. Ему сорок пять лет, хотя на вид не дашь больше тридцати пяти, и весь он как кусок гранита. Он во многом напоминает Крюгера: не скупится хвалить за успехи и не менее горячо распекает за малейшую слабость. В последнем сегодня убедились во время прыжков с вышки те, кто не проявлял при этом достаточного рвения, для того чтобы перекувырнуться надлежащим образом.

Малейшее колебание, по мнению Люстига, признак слабости и заслуживает немедленного наказания. Наказание заключается в том, что он ставит человека по стойке «смирно» и со всей силы бьет кулаком в солнечное сплетение. Такого не выдерживает никто. Человек складывается пополам, падает, как сваленный ударом молота бык, и катается по земле, корчась и ловя воздух ртом. Люстигу же это доставляет огромное удовольствие.

Понаблюдав эту картину пару раз, я стал слетать с платформы, как ядро, выпущенное из пушки, а на земле кувыркался, как мячик для гольфа. Люстигу это понравилось, и англичане сразу выросли в его глазах. Тем не менее я на всякий случай усердно качаю пресс, так как до сих пор не проявлял чудес выносливости в подобных случаях.

Летан решил, что мы ведем себя слишком расхлябанно, и составил программу по укреплению дисциплины. Все увольнительные отменены до особого распоряжения, без конца устраиваются всевозможные проверки, и все наше свободное время уходит на подготовку к ним. Общее мнение, к которому я присоединяюсь, выражается фразой: «Чтоб этому Летану пусто было!» Если до сих пор какие-то крупицы боевого духа еще оставались в подразделении, то теперь они окончательно улетучились.

Бланко сегодня тоже показал, на что он способен, и подтвердил давно сложившееся у меня мнение, что испанцы и немцы друг друга на дух не переносят. По-видимому, это у них в крови. У нас завершилась одна из бесчисленных проверок, во время которой Бланко наорал на Риевского за какое-то упущение. Когда сержант перешел к следующему легионеру, Риевский отпустил по-немецки какое-то замечание своему соседу. Это он сделал зря, потому что, каким бы невинным ни было замечание, Бланко заподозрил, что относилось оно на его счет, и набросился на легионера с кулаками. Пять раз Риевский падал, и пять раз Бланко поднимал его на ноги и продолжал избиение, непрерывно понося при этом и Риевского, и весь мир в целом. В конце концов он выскочил из комнаты, оставив на полу тело жертвы без признаков жизни. Все дружно перевели дух, ибо во время этого торнадо боялись даже дышать, и тут Риевский потряс нас всех, поднявшись как ни в чем не бывало с пола с широкой ухмылкой на лице. Да, ребята здесь собрались крепкие, ничего не скажешь.

Недалек тот день, когда мы переедем в Блиду, под Алжиром, где совершим свои первые шесть прыжков и получим нашивки в виде крылышек. Мы ждем не дождемся этого момента. Но прежде, чем попасть в Блиду, надо выдержать целую серию испытаний, чтобы доказать свою пригодность. Первое из них — марш-бросок на выносливость — будет завтра.

Два дня спустя