Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

На рассвете мы сидели, притаившись у самого гребня холма, готовые по приказу перевалить через вершину. Адреналин гонял кровь по венам с сумасшедшей скоростью, и сырой утренний холод был нам нипочем. Затем в сером небе появились силуэты девяти бомбардировщиков В-26. Их далекое гудение перешло в рев, когда они пролетели над нашими головами в сторону Туниса, а секунду спустя с оглушительным грохотом сбросили свой груз на вершину холма. Земля вокруг нас затряслась. Вслед за этим сзади послышались залпы артиллерийских орудий, и прямо над нами, чуть ли не взбивая наши прически, засвистели снаряды, приземлявшиеся с сокрушительным громом с другой стороны холма.

Бомбардировка продолжалась два часа, после чего наступила полная тишина — вот уж точно зловещая! По рядам пробежал тихий приказ приготовиться к атаке. Быстренько откусив от плитки шоколада, мы кинулись вперед. И с разбегу напоролись на встречный удар. Не успели мы пробежать и десяти ярдов, как с небес, как будто кто-то вспорол их, дождем посыпались минометные снаряды. Началось сущее светопреставление. Вокруг даже камней не было, чтобы спрятаться, мы метались на открытом месте, как утки на пруду. Но при этом феллахи раскрыли местонахождение своих позиций, радисты передали их координаты артиллеристам, и те опять принялись за дело. Нам еще повезло, что у арабов не было артиллерии.

Однако они успели нанести нам серьезный урон. Больше всего досталось компани д'аппюи. Люди вокруг меня звали на помощь, другие лежали неподвижно. Но зацикливаться на этом не было возможности — мы все разом ринулись на вершину холма.

Постепенно мы оттеснили арабов с нейтральной полосы на территорию Туниса и, не обращая внимания на границу, преследовали их далеко вглубь территории Хабиба Бургибы.[63] И нам было ровным счетом наплевать, нарушили мы чьи-то суверенные права или нет, — мы просто прогоняли противника. Но сделать это до конца, нанести им окончательное поражение нам никогда не удастся, потому что, если никто не заставляет их воевать до последнего солдата, они будут лишь бесконечно уклоняться от наших ударов.

На следующий день

Сегодня мы отдыхали и зализывали раны. Многим они были нанесены минометной шрапнелью. Капитану Жэ понравилось, как мы держались в бою, и в знак одобрения он поставил выпивку всей роте. Чем дальше, тем больше он мне нравится. Он хорошо относится к подчиненным, а ведь именно это имеет решающее значение.

Нам выдали жалованье. Мы с Тео полдня играли в орлянку, и он практически обчистил меня. В день получки Тео бесподобен: к полудню он уже вдребезги пьян и ему трудно сфокусировать взгляд на одной точке.

Несколько дней спустя

В последние дни ходим патрулем вдоль проволочных заграждений, а по ночам устраиваем засады на ничейной земле. Со стороны феллахов особой активности не наблюдается. По-видимому, они тоже зализывают раны. Мы перенесли лагерь на новое место — наступила наша очередь жить по соседству с армейским борделем. Ну прямо не жизнь, а малина.

Как-то разговорился в фойе с сержантом Бокемье. Он у нас что-то вроде ротного секретаря, держится обычно тихо и принимает таинственный вид, как будто ему одному известна некая важная конфиденциальная информация. Бокемье рассказал мне немного о себе. Во время войны он работал на ферме неподалеку от города Бери в Ланкашире, так что прилично знает наш север. Английская овсянка и кукурузные хлопья тоже хорошо ему известны. Судя по его рассказам, ему неплохо жилось там — во всяком случае, гораздо лучше, чем нашим в Колдице.

По словам Бокемье, у меня самый высокий IQ в роте, и это означает, что у большинства моих коллег дела совсем плохи. Мои преподаватели в Бедфорде прослезились бы, узнав о моих успехах. Еще он сказал, что меня трижды рекомендовали в школу подготовки капралов — Прат-Марка, Глассе и Вильмен — и всякий раз Второй отдел отвергал мою кандидатуру. Причин отказа они не приводили, но, по-видимому, я вызываю у них подозрения: кто я такой и какого рожна мне здесь надо? Меня это не удивляет — я и сам не могу внятно объяснить, что мне здесь надо. С самого первого дня в легионе я считаюсь потенциальным дезертиром, и они, вероятно, все еще ждут, что я рано или поздно совершу этот шаг.

12 декабря 1961 г.

Поднялись в три часа ночи. Уже восемь дней льет дождь, и всюду одна вода: в спальных мешках и палатках, внутри и снаружи. Вся одежда намокла, и, поднимаясь темным мокрым утром, мы дрожим от холода. Настроение из-за этого поганое. Да и без того нечему радоваться.

Было приказано опять идти штурмом на холм и выживать арабов из насиженных гнезд. Все это напоминает игру в «хитрую лису».[64] Французскую военную тактику порой трудно понять, однако ведь дали же они миру Клемансо[65] и Наполеона.