Легкий способ завязать с сатанизмом

И ведь год, год так было, пока однажды она не пришла ко мне такая не такая. На радужку глаза косил луч, радужка цвела, углы в ее теле светились, как угли.

– Нам надо поговорить.

Да будто обычно не надо, мы и так болтаем без продыху. Уля знает обо мне все. Как тонул в четырнадцать, потому что шел вперед, не умел плавать, а тут яма. Как школьный дружок включил «Гражданскую Оборону», и мы с ним поцеловались, и было щекотно, но как-то глупо. Как я спрятал игрушечный автомат в полой перегородке коммуналки, потому что хотел, чтоб он остался навечно. И теперь я думаю, что он до сих пор там, и, когда меня не станет, он все будет, будет, будет.

Если бы я знал о ней все, то, верно, сошел бы с ума:

– Да что ж ты такая грустная, Уля!

– Я не знаю. Нам нужно расстаться.

Как? Почему? Опустила глаза, молчит. Кричал, может – не помню, а она молчит, только слезинка щеку примяла. Да и сам я хорош. В мягкую ее светлую голову ткнулся, руками Улю заграбастал – может, хоть так не уйдет, прирастет ко мне? Наймемся в цирк уродцев, хоть мир посмотрим. Мужчина с красавицей, торчащей из груди. Платье фламенко надели б ей, губы накрасили. Только она все ворочается внутри объятий, ей пора идти, мне нужно отпускать.

Вечно буду помнить, как блеснул прощальной искрой ее длинный печальный глаз меж стремящихся друг к другу дверей лифта. Выл я так, будто она умерла, и лишь неделю спустя понял, что нет. Мыслью этой был счастлив, но счастлив неугомонно. Значит, еще есть возможности. Звонил, писал, в домофон пиликал. Не брала, не отвечала, съехала. Да объяснила бы хоть, а так – сквозь землю, будто прямо на небо. Но нет, бьется ее сердце, слышу, шумит благодарно кровь, разносит по телу жизнь.

А дальше я жил так, будто в меня бомбой попало и тело не держит форму само. Сгребаю его руками, пытаюсь сделать что-то обычное, а кишка из-под рук вываливается, скользкая, тело расползается, как все швы в нем разошлись. Не несчастье, прижизненное небытие – вот что случилось со мной. Годами небытие мерить будем? Так больше нечем! Впрочем, автопилот мой был умелым. Исполняющим обязанности души назначили рассудок. Тот легко проезжал повороты, вовремя просил дозаправки и обходился без серьезных аварий. Какая-то обычная Светочка, попавшаяся на пути, легко меня на себе женила. На работе выгорело повышение, а я сам стал как несгораемый шкаф, чуждый проблемам усталости. Светочка родила Яночку, улей супруга моя дорогая выбросила, я и пикнуть не успел, не то что гневно жужжать. Яночка росла хорошей девочкой, на диво, почти не болела, алела яблочным румянцем, в три года уже читала – во сколько же она стала меня ненавидеть? Возраст ее я высчитываю, с ходу так сроду не скажу. По плечо мне уже, ходит в школу. Светочка тоже куда-то ходит, все еще молода и красива, направо, налево, на все четыре стороны катиться пусть Светочка, но она не хочет катиться, она хочет возвращаться обратно. Я стал громко храпеть, Светочка это ненавидит, но спит под боком, потому что так правильно.

Сонная интрижка с тощей практиканткой – как тыкать мертвого жука палочкой, в надежде, что он очнется и улетит. Обещало ведь много, ан нет, обмануло. Праздник плоти, не духа, но хоть так, хоть что-то же. Нюх у Светочки каку охотничьей суки, глядела на меня подозрительно, а разбираться не стала. Режиссерша в нашей пьеске она, занавес опустится не раньше, чем она скажет. Практикантка сбежала практиковаться дальше, а я пару дней не мог понять, что со мной, пока не опознал в этом боль. Стрекозиная Улина порода догнала меня и распяла, незаслуженного светлого воскресения не пообещав.