Глянул на нее раз, другой, о чем-то задумался, потом опять на нее обернулся. Узнать, конечно, не узнал, где там, он и тогда ее, тринадцатилетнюю девчонку, не примечал, а теперь, когда ей все сорок – где уж там, но, видно, что-то знакомое ему в ее лице было, потому что он тоже вроде на нее стал в упор глядеть. Пришлось ей чугунные ноги от земли отрывать, прокашляться (голос куда-то, видишь, подевался) и к нему подойти. Неудобно так-то среди толпы глазеть друг на друга.
– Здравствуйте, Степан Андреевич, наверное, не помните вы меня, а я вас сразу узнала. Все работаете агрономом или другое что наладили для себя?
Он заулыбался, закивал головой, руку протягивает:
– Здравствуйте, здравствуйте, Анастасия Ивановна. Почему не помню, я вас тоже сразу узнал, хоть мы давненько не виделись. Может, отойдем в сторону, поговорим немного, сколько всего есть вспомнить!
Тоня улыбнулась, а в голове мелькнуло: «С чего это он меня Анастасией-то обозвал? Не помнит, конечно, не помнит, где уж там». А сама руку свою, за которую он ее с рынка тащит, не отнимает, и так-то ей хорошо, покойно и радостно, как никогда в жизни.
Вышли из толпы, вот так держась за руки, пошли по улице, на какой-то лавочке в незнакомом скверике присели.
– Ну, кто первый начнет? – весело заговорил Степан Андреевич. – Помните, вы всегда так в классе говорили, когда вопрос нам задавали, а мы ведь учились плохо, если честно сказать, и не учились вовсе. Как мыши сидели, боялись, каждый думал, только бы не я. Это я потом за химию взялся на совесть и химиком стал, а не агрономом, как вы почему-то подумали.
Антошка сидела и ничегошеньки не понимала, голова у нее шла кругом, и понимать ей ничего не хотелось, а хотелось вот так сидеть бесконечно – плечом к плечу и ее рука в его руке. Да еще хотелось безотрывно смотреть в дорогое, конечно же, постаревшее, но все еще очень молодое лицо.
«Сколько же ему сейчас лет? Ведь он меня лет на пятнадцать старше, а выглядит почти ровесником?»
– Вы замечательно выглядите, – услышала она вдруг голос Степана Андреевича, – почти совсем не изменились, хоть столько лет прошло.
– Так уж и не изменилась? – нашла Антошка силы разлепить в усмешке склеившиеся губы.
– Конечно, изменения кое-какие есть, – заторопился оправдаться Степан Андреевич, – но совсем-совсем небольшие, честное слово, поверьте.
Антошка выдернула руку, замахала на него:
– Да что вы такое говорите, быть этого не может, я же ребенок тогда была, а сейчас почти старуха.
Степан Андреевич вскочил со скамейки, схватил обе ее руки, прижал к груди.
– Ну зачем вы так – «старуха», я насчет ребенка не знаю, не назвал бы вас в те времена так, но вы были тогда и сейчас остались очень и очень красивой. Мы ведь в вас всем классом влюблены были, и девчонки и мальчишки, жаль только, вы мало с нами побыли, уехали быстро. Но я вас всю жизнь свою помнил и химиком из-за вас стал.
«О чем это он?» – мелькнула и исчезла мысль у Антошки, потому что сама она просто растворилась в незнакомых ощущениях.
– Ну расскажите же что-нибудь о себе, вы ведь замуж тогда вышли. Как живете, есть ли дети?
Антонина провела рукой по лбу, пытаясь собрать и привести в порядок мысли.
– Замуж я не вышла, детей у меня нет, живу одна, работаю в соседнем с городом селе агрономом.
Теперь уже Степан Андреевич смотрел на нее с недоумением.
– А химия? Совсем забросили, надоели вам ученики, наверное?
Тут Антошку осенило. Он же ее за кого-то другого принимает, а она-то, дура, обрадовалась, ну да ладно, надо узнать, почему он из агрономов в химию подался и где семья его, та сказочная чудо-невеста в белой пене.
– Вы-то как поживаете, как семья, детки? Поди, уж совсем большие, сколько их у вас?
Степан Андреевич чуть отвернулся:
– Да нет у меня семьи. Ни жены не завел, ни детей. Химия не дала, всю жизнь ей отдал, теперь бобыль бобылем.
И такой грустью повеяло на Антошку от этих его слов, что ей захотелось вот тут же на лавочке разреветься, но нет, погоди-ка, свадьба ведь была настоящая, и невеста была, а значит, была настоящая жена. Куда же она подевалась?
– Не пойму я что-то, – Антошка потянула его за рукав, – где жена ваша, агрономша из нашего села, вы ведь с ней тогда вместе уехали? Я и на свадьбе вашей была, маленькая, конечно, лет тринадцати, но помню все очень ясно. Вы тогда самым счастливым были, как же это, а?..
Антошка теребила и теребила его рукав, а он смотрел на нее во все глаза, и в этих глазах было великое смятение, а потом вдруг появилась такая же неизбывная грусть, как и в тех его словах о химии.
Степан Андреевич сел на лавку, обхватил голову руками и глухо сказал: