Читаем Легкое бремя полностью

Не знаю, дойдет ли к тебе это письмо, так как сюда письма приходят на 6-ой день. Где будешь ты, когда в Венеции будет это письмо? Помнишь, ты говорил: все зависит от интонации. Не знаю, как прочел ты мое письмо (где о карточке), но моя интонация была самая благодушная. Был ли ты у какого-нибудь итальянского медикуса? Да — вот еще: ты знаешь, та Италия, о которой ты пишешь, открыта Немировичем-Данченко и П. П. Гнедичем?[119] Это тоже старая Италия. Ну, что ж! Ведь ты сам знал, знаешь и, сколько бы ни мистифицировал себя, будешь знать, что грязь на улицах столь же показательна, как и архитектура; что в Николаевскую эпоху фокус общества был вовсе не в Пушкине; что Россия того времени была едва в 3 тысячи человек (может, и меньше, сколько подписчиков у Литературной Газеты?); что в Ассирии был тоже быт, а не одни Сарданапалы и отрубленные головы пленных царей и т. д. И где это быт — не главное? Прости меня за эти рассуждения томительные: у нас погода сырая, а у тебя скрытый энтузиазм. Вот «ты в восторге от Берлина, мне же больше нравится Медынь»[120], по слову мудреца.

В фельетон вставь рассуждения о том, какие преимущества имеет жара у моря перед жарой в середке суши: об этом любят говорить, слушать, читать. Это из породы: «как это верно!» Неожиданности должны быть только успокаивающего свойства, например: в Италии не все черны, не все красивы, не все англичане, ну, одним словом, все даже правда.

А вот тебе новости: Янтарев[121] в газете облаял Диесперова, очень глупо облаял и скучно. Измайлов облаял альманах Мусагетский[122] без имен — скучно. Вяч. Иванова тоже он. Дима[123] написал, что Гамсун — «пантеистическое копанье в носу» (правильно!), а вот Киплинг! Но штопать носки лучше, чем писать в газетах, а он…

Недели две как не был в городе. Немножко играю в городки. Рука ноет. И зады болят, понимаешь, зады, как-то не то врозь, не то вместе. В карты не играл, водки не пил, писать не писал, читать не читал, — кто не взбесился бы?

Пишешь ли ты? Я многое знаю, что нужно делать, но не даю советов, чтобы не испортить тебе возможность что-нибудь сделать.

Видишь, какой я мухомор.

Привет Евгении Владимировне.

Будь здоров: не вздыхай: о, Русь! о rus![124] Нэкрасиво: скачками вздохи выйдут.

Твой Муня.

Лида кланяется.


22. С.В. Киссин — В.Ф. Ходасевичу

[Открытка.[125] 5.2. 1915 г. Варшава.]

Владя,

Я сегодня утром должен был поехать в Москву. Но ночью меня вызвали телефонограммой на II-ой эвакуационный пункт. Что со мной будет, не знаю. Рейнбот[126] слетел. Ченчи высылаю. Твой.


23. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

[Открытка. 7.3. 1915.]


Вот еще какой штукой утешался пан Слонский Эдуард[127] в стычне сего года. Ты совершенно ни к чему болен, Владя. И напрасно мне Нюра — если ты сам не можешь — не напишет ничего о тебе. Я по-прежнему самый невероятный человек в ведомстве, проше пана. Пиши. Впрочем, теперь я по крайней мере здоров. А то тоже возился со всякими хворобами. Мое ушановане*

Муни.

* Мое почтение (польск.).


24. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

[Полевая почта. 2.4. 1915]


Дорогой Владя!

Возможно, что я тебе пришлю небольшую штуку, которую мне необходимо напечатать. Печать — вещь продажная. Мне для улучшения и укрепления моего положения необходимо печатно похвалить моего начальника: 1) это ему будет приятно, 2) это ему покажет, что при случае я могу и выругать таким же образом. Это необходимо. Мобилизуй для этого все мало-мальски дружеское тебе и мне газетно-журнальное население Москвы. Ни одна блоха не плоха: и Голоушев[128], и Койранский[129], и Грифцов[130], и я не знаю, кто еще.

Твой Муни.

Мое ушановане.

Если хочешь узнать обо мне, звони Лиде: я пишу ей часто и о своем самом важном подробно.


25. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

[Открытка.]


Как-никак, а Словацкий[131]. А здесь печально мне. Вроде рек Вавилонских мне эта Висла. Кажется, только тебе было бы здесь так не по себе, как мне.

Муни.

Привет Нюре и Любе[132].

<апрель 1915 г.>


26. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

Автор — Н. Zaremba. В подлиннике называется «Напиток осени»[133]. По-моему, лучше «Осенняя кружка». Перевод с вариантами. Текст точный, варианты, может быть, лучше. Если можешь, напечатай. В крайнем случае даром в какую-нибудь военную пользу. Привет. Целую.

Муни.


Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное