Легкое пламя. Триллер для двоих

– Не-а! – тараторила Маша в ответ, боясь уже вовсе не американцев, а этих странных русских, которые так быстро перевоплотились в ярых проповедников, и, казалось, совершенно не осознавали, что с ними произошли какие-то перемены. Маша тогда вернулась из Америки с ощущением того, что мир странно рушится, но ее собственная судьба к ней на удивление благосклонна. Кто-то уезжал заграницу, кто-то бедствовал, даже пропадал. Кто помладше и не жил в столицах спивался, становился наркоманом, кто постарше и получал работу – выживал, особенно если в Москве и Петербурге. Их почему-то все время брали в заложники, вербовали в секты, совращали. А Маша, и это она чувствовала теперь совершенно точно, все же вырвалась, спаслась, может быть, от внутреннего страха и наперекор себе же самой. Атмосфера 90-х почти лишила ориентиров, но приготовила к чему-то важному, пусть надежды на это «важное» в тот момент и не было. Она как будто вцепилась в корягу у самого берега озера, куда они в детстве убегали со Славкой ночью, держалась за нее, жуткую, трухлявую, что есть мочи. Мечты не сбылись и не могли сбыться, но контуры были обозначены достаточно рано, чтобы выжить. Указав направление точного удара теннисного мячика о стенку, судьба подмигнула, а Маша просто знала, что она непременно должна этот удар совершить. Только когда? Она знала, что «мунисты» был в чем-то правы, создавая семью столь странным образом, но в ее собственной жизни подобной несвободы быть не могло. На тот момент в ней были лишь перекрестные баталии из разных миров. Она видела осколки чего-то важного, того, что интуитивно искала, и что последовательно рушилось прямо на ее глазах. По ее ли вине, или по причине все тех же никому неведомых обстоятельств.

Гроза

Маша немного знала о семье Кирилла. Из рассказов своей матери она слышала, что ее собственная бабушка прошла всю войну, была героической личностью, и даже в возрасте шестидесяти лет, уже, когда дело шло к пенсии, взяла и уехала работать заграницу. Энергия Машиной бабушки была невероятная, как и отношение к людям. Свою дочь, Веру Ивановну она тогда волевым решением оставила на попечение двоюродного брата Веры Ивановны, выпускника Медицинской Академии, и Машина мама, помимо Университета, где училась, по большому счету была в компании благородных рыцарей, которые, впрочем, на тот момент никаким образом не походили на семью. У мамы Кирилла, Анастасии Владимировны, все было совершенно по-другому. Была семья, была академическая дача, был личный шофер, в общем, все то, что может хотеть душа, которая хоть и не знает приюта, все-таки снабжена неплохим телом. Анастасия была профессорской дочкой, которая с десяти лет интересовалась военными, ни в чем не знала отказа. На нее никто не сердился, как на Веру Ивановну, когда она приходила после двенадцати и пыталась таинственно пробраться в собственную комнату. «Мне было его так жалко, так жалко», – было крылатым выражением Анастасии Владимировны и это странное, в чем-то привлекательно-легкое отношение к мужскому полу, возможно, как-то передалось и Кириллу по наследству. Он хорошо знал, что его семье можно абсолютно все, и даже если на деле трудностей у него было немало, элитарность собственного происхождения была тем злополучным тяжелым камнем, который неминуемо тащил его вниз, помимо собственной воли. Виктория, его тетка, была по-настоящему искренним и душевным человеком в семье. На тот момент, впрочем, на нее уже никто не обращал внимания. Главой семьи вечно оставалась бабушка, которой давно не было в живых, но которая даже после смерти, казалось, знала все, что происходит и когда-либо происходило, и на все мудро и вовремя – закрывала глаза.

Когда Кирилл был в хорошем настроении, он подробно расспрашивал Машу о Славке, словно то юношеское чувство обязательно должно было быть с ним как залог верности и правды, даже если они с Машей друг к другу его никогда не испытывали.

– Какой Славка?

– Ну, какой-какой! Зачем тебе?

– Мужчина хорошо знает, что он чувствует. Его интересует, что при этом чувствует женщина.

– Славка – славный, – Маша снова морщилась, как будто все внутри у нее переворачивалось. Не могла его забыть. В который раз представляла себе, что, возможно, все могло бы быть иначе, если бы они тогда остались вместе.

О Славке вестей не было. Как-то Маша разговаривала с одной девчонкой в больнице и та обмолвилась, что ее муж только что вернулся из Чечни, и что первое, что он сделал – «избил на улицы какого-то мужика». «Он кричал по ночам, понимаешь?» – договаривала подруга тираду, а потом плакала, снова и снова вспоминая те кошмарные дни. Маша тогда почему-то вспомнила, как Славка, еще давно, в детстве, всегда мечтал отправиться на фронт, каким бесшабашным и «сорви-голова» бойким он был.

– Может быть, Славка… где-то…. воюет? – спрашивала Маша Кирилла.

– Ты с ума сошла! Славка?

* * *