Легкое пламя. Триллер для двоих

Снова потянулись будни. Танечку Маша видела редко, но их занятия с Алешенькой продолжались. Он всегда рос с бабушкой и дедушкой. Танечка почти не бывала дома, и, приехав туда под вечер, сразу включала мальчишке компьютер, за которым он до полуобморочного состояния играл в звездные войны. Потом ему купили гитару, и он, со взрослым видом, совершенно по-женски бренчал на ней, вешая на стенку фотографии кинозвезд и свою – рядом. Ждал он Машу всегда очень преданно. Иногда укладывался прямо на колени, а Маша, сидя на диване, все повторяла до отупения французские фразы. В какой-то момент в его школе был назначен очень важный экзамен, который Алешеньке было очень важно сдать. Маша целый день не находила себе места – ждала результатов. Он позвонил ей тогда на телефон первый раз, сказал, что сдал экзамен «на отлично» и, задыхаясь от радости, повесил трубку. Не было никаких сомнений – он сделал какой-то невероятный внутренний прорыв. Или Маше очень хотелось так думать.

Потом они вновь поехали в Лондон, снова с Танечкой, и уже с Алешенькой. Рано утром, проснувшись на двухспальной кровати, на которой они ютились втроем, Танечка стремглав бросилась в туалет, где заперлась и в течение трех часов разговаривала по телефону, рассказывая что-то этому своему другу с детским лицом. Маша смутно отдавала себя отчет, что человеком этим был Кирилл. Алешенька, казалось бы, привык к маминым неожиданным отлучкам и он только поднимал на Машу вопросительные глаза, задавая немой вопрос «когда же это все закончится», что каким-то образом все-таки выдавал что-то о его состоявшейся внутренней жизни. В тот вечер ужинать они пошли в кафе. Танечка долго не могла рассчитаться, торговались, нервничала, проверяла мелочь.

«Ты не представляешь, до какой степени мне важны отношения с мужчиной», – повторяла она все ту же беспомощную фразу.

Последний день был траурным. Танечка не могла реагировать ни на что – так и не было звонка от Кирилла, так и не было ни единого сигнала из дома. Казалось, она уже не могла дышать, не то, что разговаривать о чем-то с Машей. С Алешенькой Маша отправились в Гайд-Парк, на огромные аттракционы. Танечка вынула из сумки деньги и медленно пересчитала их. Маша держала его за руку, а он послушно шел за ней, не вырывался, упрямо повторяя, что хочет покататься на самой большой машине. Той самой, которая поднимается к самому небу, а там крутится-крутится. Железная громадина действительно заворачивалась наверху так, что, казалось, еще секунда, и упадет, провалится куда-нибудь в ад, вместе с сотней детей, которые на ней крутились. Когда Алешенька, наконец, сел в одну из кабинок и туго затянул ремень безопасности на поясе, Маша вдруг снова заметила, с каким обречением он смотрит на мир. Было так страшно от этой его молчаливой покорности без испуга, готовности – ехать, идти, лететь, куда угодно. Маша стояла и, затаив дыхание, смотрела, как кабинка поднималась вверх и вниз, сначала медленно, потом, быстрее и быстрее, и как он, вцепившись в ручки сидения, смотрел в одну точку, прямо перед собой.

Когда они вернулись в Россию, было 31 декабря. Торопливо спешили домой подвыпившие дяденьки с пакетиками пива, завернутые в газету, и также сосредоточенно тащили свои набитые сумки усталые, но целеустремленные жены. Маша не торопилась домой, было грустно и странно. Танечка села в машину, в мгновение ока завела ее и отправилась в Купчино, решив не довозить Машу до метро. До дома Маша добралась где-то около двух часов ночи. Кирилл спал. Пить шампанское, как и смотреть телевизор было поздно.

А потом прошел год, и снова был день рождения Танечки, и снова ее дача. Она снова позвала Машу в гости. Ее голос был совершенно другим – веселым, вдохновленным, воодушевленным. Такой Маша не слышала ее никогда. Потом приехал Кирилл. И, правда, у него было какое-то странно детское лицо. Он сидел за столом, курил и что-то бубнил себе под нос. Выглядел он слегка туповатым или, возможно, после стольких рассказов о нем, таким он и должен был предстать теперь перед Машей во всем изыске обыкновенности. Маша даже не могла осознать, что это был Кирилл. Называла его про себя «человеком с детским лицом». Вот ему Танечка так настойчиво звонила, от него – заболела, по нему – плакала, чуть не спустила вниз с английской карусели собственного сына. Развалившись, как хозяин, он лениво бренчал на гитаре, попеременно поправляя трусы, как будто это был дорогой смокинг. Подруга Танечки в этот раз была почему-то без мужа, с которым, как оказалось, она недавно развелась. Танечка была беззаботна и весела. Веселье передавалось окружающим в утроенной синергетической пропорции. Единственной, кому было не по себе, была Маша. Даже Алешенька воодушевился, позвал ее на прогулку, крутил в руках игрушку, подаренную мужчиной с детским лицом, а потом Маша вместе с Колей сидели где-то в стороне, на шоссе, недалеко от местной бензоколонки. Маша настойчиво рассказывала ученику что-то о Боге, православном и еврейском, на что он с ученым видом ей тоже что-то рассказывал, то по-французски, то по-русски.