Лейхтвейс

В Испании полетать вволю не удалось. Всякое участие в военных действиях запрещалось, первоначально Лейхтвейс даже не имел права пересекать линию фронта. Никакой помощи от него не ждали, требовалось испытать марсианский ранец в боевых условиях, и только. В воздух следовало подниматься исключительно ночью, желательно безлунной, и совершать недолгие полеты, не приближаясь к «очагам военных действий». Инициатива не поощрялась. Лейхтвейс числился сотрудником миссии Вальтера Варлимонта, а у того хватало хлопот и без свалившегося на голову «марсианина». Однако писавшие приказ очень слабо представляли себе испанскую реальность. В первые месяцы никакой линии фронта не было, воевали везде, утро часто начиналось со стрельбы в собственном тылу. Черный ранец числился строго секретным, и Варлимонт давал разрешения на полеты редко и без всякой радости. В конце концов Лейхтвейс решил рискнуть, и вместо очередного подлета «к очагам», оказался над республиканским Мадридом. Город, на который уже упали первые бомбы, был темен и молчалив. Лейхтвейс, проблуждав над ущельями улиц, нашел площадь Пласа-Майор и бросил к подножию конной статуи короля Филиппа III завалявшийся в кармане медный пфенниг.

На этом его подвиги завершились. В Испанию прибыли первые подразделения легиона «Кондор», миссия Варлимонта увязла в бумагах, и Лейхтвейса, несмотря на его протесты и поданный рапорт, усадили за документы. Входящие, исходящие, инструкции, приказы, сводки… Тогда-то и встретились знакомые фамилии. Среди прочего Берлин требовал сведений о немецких добровольцах, которых республиканцы собирали в Альбасете, где формировались первые интернациональные бригады. Курц и Хинтерштойсер числились среди тех, кем командование интересовалось особо. Позже Лейхтвейс узнал, что оба они воюют в 1-м немецком батальоне бригады Андре Марти.

Полеты Лейхтвейсу разрешили уже перед самым финалом, когда стало ясно, что большой войне пришел конец. Кому-то в Берлине пришла в голову безумная идея – высадить десант в тылу немецких интернационалистов и рассчитаться с «предателями». Вальтер Варлимонт отнесся к этому без всякого энтузиазма, но разведку все-таки провел. Лейхтвейс получил добро на полет в Вильяверде, южное предместье Мадрида. Ничего толком увидеть не удалось: темные улицы, острые зубцы руин, редкие прохожие – гражданские ли, военные, не поймешь. В маленьком пустом переулке он заметил два грузовика без всякой охраны. Возвращаться ни с чем не хотелось, и Лейхтвейс, в очередной раз нарушив все инструкции, опустился прямо в пустой кузов. Испанская безалаберность, ставшая уже притчей во языцех, проявилась и здесь: грузовик был нагружен боеприпасами. Ящик с ручными гранатами оказался открыт. Лейхтвейс взял две, поднялся повыше – и скользнул с невидимой горки. «Вот моя деревня; вот мой дом родной…» Первую – в кузов грузовика, где ящики, в кабину того, что пустой – вторую. «…Вот качусь я в санках по горе крутой…» То, что получилось в итоге, «марсианину» очень понравилось, но докладывать командованию он ничего не стал. Тогда, в ночном мадридском небе, он понял, что приказы начальства можно не исполнять. А еще лучше – отдавать свои собственные.

Десант так и не высадили. Бои кончились, интернационалисты 1-го немецкого батальона начали покидать Испанию. В одном из донесений говорилось, что Хинтерштойсер уехал во Францию, судьба же Тони Курца так и осталась неизвестной. «Фолькише беобахтер» разразилась статьей, где с возмущением поминались самозванцы, присвоившие имена погибших героев спорта.

…Красивая смуглая девушка, любящая мотоциклы, конечно, не ждала, что Лейхтвейс станет откровенничать под светлое пиво. Она лишь намекнула: знает. И об Испании, и о том, чем занимался там горный стрелок Николас Таубе.

«Вам-то наверняка об этом известно!»

* * *

Гефрайтер Вилли Банкенхоль вернулся поздно, веселый и довольный жизнью. С собой притащил тяжелый, гремящий железом мешок. Неведомый кузнец определенно расщедрился.

– Нет, не скучал, – честно ответил Лейхтвейс на вопрос сослуживца. – Меня активно развлекали. Кстати, ты где с Ренатой и Альбертом познакомился?

– С кем? – поразился Вилли.

Воспитанник Карла Ивановича ничуть не удивился.

6

Издалека вырубка напоминала звериную нору. Серая плоть скалы – и неровная черная щель, уходящая в самые ее глубины. Ни дверей, ни порога, лишь край деревянной лестницы над самым срезом и, странным контрастом, черный флаг, свисавший с каменного уступа.

Из щели несло сыростью и гнилью. Князю вспомнился львиный ров из Книги Даниила. «Тогда царь повелел, и привели Даниила, и бросили в ров львиный; при этом царь сказал Даниилу: Бог твой, Которому ты неизменно служишь, Он спасет тебя!» Только там, в каменной яме не звери – люди.

– Они там живут? – проговорил он, не узнав собственного голоса.