– О! – подеста поднял вверх указательный палец. – Начинается! Пойдемте, князь, вы все увидите своими глазами.
Дикобраз подошел к подоконнику и поглядел вниз. Площадь, невеликий, втиснутый между домов квадрат, была заполнена людьми. Особенно густо стояли возле двухэтажного здания как раз напротив муниципалитета.
– Наша почта, – подсказал незаметно подошедший подеста. – Сейчас будут звонить в колокольчик и называть фамилии счастливцев. Я не оговорился, тем, кто получает письма, принято завидовать. Прежде переписку вели только самые богатые. Впрочем, остальные даже читать не умели. Поспешим, князь!
Он попытался приобнять гостя, но тому все-таки удалось ускользнуть.
Площадь встретила их медным переливчатым звоном. На пороге почты стоял важного вида мужчина в темной форме при фуражке и ремне, держа в высоко поднятой руке белый конверт.
– Джованни Бадолья! Прошу, прошу, синьор, не задерживайте!..
Толпа колыхнулась, пропуская первого счастливца.
Знакомства с лучшими людьми князь счастливо избежал, воспользовавшись многолюдьем у дверей почты. Улизнув и пробравшись через толпу, оказался у ступеней собора. Храм был куда меньше, чем его почивший собрат на брошенной площади, но тоже по виду очень старый. Серые колонны, острый шпиль кампанилы, огромное круглое окно над входом с многоцветной стеклянной розой, под ним – статуя Богоматери в глубокой нише. Печальный лик, каменные четки в руке.
…И глубокие трещины, разорвавшие старые стены. Беспощадное Время и здесь наложило свою печать.
Дикобраз поднялся на пару ступенек. Дальше идти не имело смысла, высокие медные двери заперты.
– Храм Мадонны Смуглолицей, – проговорил незнакомый голос. – Романский стиль, а вот когда построен, до сих пор спорят. Самая старая фреска – XIV столетия. Еще здесь хранятся мощи святого Иоанна, естественно, не апостола, местного аббата…
Князь оглянулся. У ступеней стоял широкоплечий молодой человек в соломенной шляпе, старом костюме и больших деревянных башмаках на босу ногу. Видом крепок, лицом – чистый киноактер, только без грима. Яркие губы, темные выразительные глаза, брови вразлет.
Увидев, что замечен, неизвестный снял шляпу.
– Добрый день! Разрешите отрекомендоваться: Америго Канди, интерно, три года. А вы – наверняка князь Руффо ди Скалетта, наш новенький. О вас только и говорят.
– Добрый день! Очень рад!..
Князь спустился вниз и протянул руку. Пожатие вышло крепким.
– А кто собственно говорит?
Америго Канди белозубо улыбнулся.
– В первую очередь синьор подеста, причем с каждым из ссыльных – лично, при закрытых дверях. Не знаю, чем грозили прочим, но мне обещаны каторжная тюрьма, кандалы и конфискация имущества. За что, думаю, вы уже догадались.
Князь молча кивнул. Сломанная Нога не зря столь благодушен. Переиграл, причем без особых усилий.
– Поэтому наши очень извиняются, но просят понять – и не наставить на личном знакомстве. Все это необычайно мерзко, однако страх всегда правил людьми. Матера – маленькая модель нашего мира, можно сказать, Земля, только плоская, как и положено Средневековью.
– А вы, значит, не боитесь? – усмехнулся князь.
– Совсем не боюсь! – молодой человек легкомысленно махнул рукой. – Дело в том, что у меня есть редкое достоинство.
– Вы храбрец?
– Нет, я сумасшедший.
Глава 4
Пленник
Он был в самом сердце небесной синевы – и в самом сердце сна. Воздух сгустился, став вязким и необыкновенно холодным. Солнце исчезло, однако темнее не сделалось, ровный яркий свет пронизывал нестойкую небесную плоть. Пути дальше не было, но Лейхтвейс никуда не рвался и никуда не спешил. Миг высшей невероятной радости, когда кажется, что через один удар сердца ты сам станешь небом, влившись в синий простор.
Он уже не человек. Ничего страшного, просто он стал другим, непохожим на тех, кто сейчас внизу, в невероятной дали, на самом дне синей бездны. И если на этом все закончится, тоже не страшно. Все, что можно, достигнуто, лучше уже не будет.
Синий свет, синий огонь, синяя пропасть…
– Пора, мой Никодим! – негромко проговорила Смерть, касаясь его плеча. – Может, ты и прав, лучше уйти счастливым, чем ждать конца мира. Пора!..
Он не стал спорить. Пальцы коснулись кнопок на поясе. Не страшно!
– Меня зовут Лейхтвейс, – улыбнулся Николай Таубе и выключил ранец.
Синева ударила в лицо. На малый миг мир исчез, чтобы обернуться глухой черной ночью. Темный потолок, сбившаяся на сторону подушка под головой, чей-то встревоженный голос.
– Просыпайся, Николас, – негромко повторил гефрайтер Вилли Банкенхоль. – Только не шуми, все спят.
И, предупреждая вопрос, шепнул в самое ухо:
– Команде «А» – тревога!
Полковник Оберлендер прошелся вдоль строя, осматривая каждого. Наконец, встав точно посередине, резко вскинул голову.