Лейхтвейс

Дабы рассеять огорчение, он старательно смотрел под ноги, чтоб не угодить в очередную колею времен Цезаря Борджиа, а заодно вновь прокручивал в памяти слышанное в вечерних новостях. Мирные инициативы Дуче поглотили почти все время, и о визите Риббентропа в Париж диктор обмолвился походя. Очередной дополнительный протокол к договору о ненападении, укрепление взаимной безопасности, гарантии от провокаций со стороны третьих стран… Понимать можно как угодно, сам протокол, как и предыдущие, не разглашался. По предположениям экспертов, Франция окончательно отказалась от строительства новой очереди «линии Мажино», на этот раз вдоль бельгийской границы. Немцы в свою очередь обязались не увеличивать количество войск на западе. «Дружба, скрепленная кровью» пока не давала трещин.

…На одном из черновиков князь уже нарисовал простенькую схемку. Две стрелки, три квадратика, в центре того, что посередине – косой крест. Если в Италии случится нечто чрезвычайное, Рейх немедленно вспомнит о Тироле, а французы – о Транспаданской республике с центром в Милане. Страну ждет горькая судьба Чехословакии. Весь апениннский сапог «друзья» не проглотят, но от королевства может остаться одна подошва.

Чрезвычайное – то, что в выпуске новостей идет первой строкой. И начинаться строка будет с короткого слова «Дуче».

…Призраки подступили вновь, однако на этот раз уже не серые тени, ждущие своего часа у траурных флагов. Две чужие армии на границах – и ни одного союзника в целом мире. Кувалда всегда рисковал, однако на этот раз ставки слишком высоки.

«…Я выращу новую армию, народную, фашистскую, мне нужно только время».

Времени не было. Совсем.

Чумба-лилалей, чумба-лилалей, чумба-лилалей! Ла! Ла! Ла!..

* * *

Возле собора оказалось неожиданно светло. Луна, оторвавшись от крыш, была в самом зените, серебряный огонь, словно вырвавшись на волю, падал на старые камни. Мадонна Смуглолицая, сбросив груз веков, парила над истертой брусчаткой.

Близко подходить не стали, остановившись в полусотне шагов как раз напротив церковных врат. Подеста, мельком взглянув на светящийся фосфором циферблат своих наручных, дернул широкими плечами.

– Еще две минуты. Можем, конечно, обождать, но, думаю, картина ясна. Я поспрашивал наших стариков, и они очень удивились. Ни о какой Белой Градиве никто слыхом не слыхал.

«Не старушенция это, а баловство», – вспомнил князь.

– Это все Канди, – продолжал синьор Гамбаротта. – Он, конечно, не сумасшедший, но пьет изрядно. И к тому же скучает, работать не хочет, хоть я ему и предлагал неплохое место. А еще образованный человек! Прав, прав Дуче!..

В чем именно прав бывший капрал, князю узнать не довелось. Подеста умолк на полуслове.

…Белая!

Джузеппе Гамбротта сжал пальцы в кулак. Негромко хрустнули кости.

Она!..

…Не дым, не туман – четкий ровный силуэт в серебристом огне. Вначале у церковных врат, затем на старых ступенях. Ниже, ниже, ниже. Ближе… Лестница позади, она на площади. Уже и пеплос виден, и венец на скрытых тонким покрывалом волосах, и даже лицо, недвижное в своей мертвой красоте. Походка быстрая, но ровная, правая рука поддерживает подол, сандалии неслышно ступают по истертым камням.

Градива!..

Подеста громко прокашлялся, словно в рот ему попала пыль. Поднял сжатый кулак… Опустил. Князь же вдруг понял, что совершенно спокоен и даже рад. Материализм, что ни говори, скучен. Приятно осознать, что есть нечто за его пределами. Пусть даже это минутная иллюзия, пар из старой трубы.

– Ave, Gradiva divina! – негромко проговорил он.

Услышала! Остановилась на миг, замерла, медленно повернулась… Дикобраз не выдержал и помахал призраку рукой.

Когда белый силуэт скрылся за углом храма, подеста, наконец, поймал губами непослушное слово.

– Это… Это!..

– Это, – улыбнулся Дикобраз. – Впечатляет, согласен.

– Б-безобразие! – грозно выдохнул синьор Гамборотта. – Во вверенном мне городе! Без моего разрешения! В нарушение пункта 4 должностной инструкции!..

Князь взял разбушевавшееся начальство под локоть.

– Не огорчайтесь! Очень милое привидение, и походка вполне божественная. Так что выбрались сюда мы не зря… А вот скажите, синьор Гамбаротта, кто еще знает о нашей ночной прогулке?

Тот тяжело выдохнул.

– Я об этом сейчас и думаю.

* * *

В гостиницу князь вернулся уже поздним утром. Повесил шляпу на крючок, присел у стола. Ночное путешествие оказалось полезным. Подеста, изрядно смущенный явлением белой богини, разрешил не спешить с переездом на гору. Зато не выспался толком – синьора Гамбротту довелось утешать чуть ли не до утра. Хозяину Матеры было очень и очень обидно.

Дикобраз, махнув на все рукой, решил поспать до обеда. Но прежде чем уйти неверной тропой сновидений, решил два небольших вопроса. Письмо жены лежало на столе, прочитанное, но не до конца понятое. Всего два абзаца, в первом – многословная надежда на то, что Судьба наконец-то научит непутевого супруга уму-разуму, второй же был странен. Жена писала, что в крайнем случае Дикобраз может обратиться к кузену, и тот непременно поможет. Слово «крайнем» подчеркнуто, причем дважды.