Лейхтвейс

Он попытался вспомнить свое имя. Не успел.

3

Прошло не более получаса, но князь уже смирился с судьбой. Кончено! Заблудились, да так, что ввек не вернуться. Камень слева, справа тоже камень, и под ногами он, неровный, в трещинах и выбоинах, словно морское дно. Как только темный силуэт соборной кампанилы исчез за спиной, воды города-океана, неслышно подступив со всех сторон, захлестнули нарушителей ночного покоя и поволокли по улицам-ущельям. Дальше, дальше, дальше, в никуда, в безвестность и безвидность. Пусто, тихо, ни вздоха, ни души, лишь сверху, над плоскими черепичными крышами – недостижимый звездный купол. Тонкий серп серебристой Луны чуть касался черепицы, словно не решаясь воспарить выше.

Камень и ночь. Человеку здесь не место.

Амен!

– Безобразие! Неделю как приказал отремонтировать!.. Синьор Руффо, подсветите, пожалуйста.

Дикобраз восхитился. Что значит опыт! Для его спутника город вовсе не казался океанским дном. Ни океана, ни ущелий, ни прочей ночной романтики. Теряться же подеста вовсе не думал, шел уверенно, время от времени подсвечивая армейским фонариком и каждый раз безошибочно находя дорогу. Синьор Гамбаротта с достоинством проводил очередную инспекцию вверенного ему города, пусть и не совсем обычную.

– Завтра же взгрею, – резюмировал подеста, делая пометку в записной книжке. – Здесь, синьор Руффо, повозка опрокинулась. Видите, какая колея?

Князь, посветив фонарем под ноги, рассудил, что последний раз проезжую часть ремонтировали при святом аббате Иоанне.

– Как вы здесь ориентируетесь, синьор Гамбаротта? – не выдержал он. – Тут спелеологом надо быть!

Подеста, негромко рассмеявшись, забрал фонарь.

– Я все-таки местный. Вы же не заблудитесь ночью в собственной квартире! В самом неприятном случае ударитесь плечом о дверной косяк или опрокинете стул. В Матере меня уже ничем не удивишь… Пойдемте, сделаем еще один круг.

Дикобраз поглядел в черное ночное небо. Мадонна Смуглолицая! Они, оказывается, по кругу ходят!

– Пойдемте, пойдемте, а то уже прохладно.

Князь заспешил, стараясь не отстать от длинноногого спутника. Тот понял, слегка сбавил шаг и вновь включил фонарь.

– Держитесь рядом, дорогой синьор Руффо, и посматривайте под ноги. Честно говоря, я не рассчитываю на какой-нибудь улов. Разбойников тут нет, потому что грабить некого и нечего. Ночью можно встретить лишь акушерку, у нее фонарь очень приметный – и еще чиновников муниципалитета после выдачи жалованья. Ну, тех вы за два квартала услышите! Поэтому меня и возмущают все эти россказни про призраков.

– Их нет? Совсем? – осторожно осведомился князь. Подеста фыркнул.

– Вам какие нужны? Серые, бесформенные и безгласные?

Остановившись на миг, безошибочно ударил фонарем в узкий переулок между двумя домами.

– Давайте покажу.

Спорить Дикобраз не решился, уж больно темно в переулке- ущелье. Фонарь Джузеппе Гамбаротта выключил, поэтому идти довелось практически на ощупь. Князь даже вытянул руку, чтобы не удариться грудью об угол очередной стены. Внезапно фонарь вновь вспыхнул, осветив маленький одноэтажный домик с уже привычным черным флагом у дверей. Тупик…

И снова – тьма.

– Прошу! – подеста остановился, протянул руку. – Чуть левее двери. Сейчас увидите.

Князь хотел уточнить, но почувствовал, как язык примерзает к нёбу. Есть! Серое… Еле различимое во мраке… Неслышное…

– Ну и как?

Глаза протирать не стал, смотрел и не верил. Неясный бесформенный силуэт как раз в рост человека, движется – и одновременно стоит на месте. Вот покачнулся… выпрямился… попытался шагнуть прямо к ним, непрошеным гостям…

– Прачечная! – рассмеялся подеста, включая фонарь. – Труба от котла под самой стеной.

Узкий желтый луч пробежался по камням, рассекая клубы дыма и замер как раз над помянутой трубой. Князь незаметно вытер пот со лба.

– Очень убедительно, синьор Гамбаротта. Одного старикана мы с вами поймали. А Белая Градива – из того же материала?

Подеста тяжело вздохнул.

– Думаю, тоже из паров – винных. Но если вы настаиваете… Давайте вернемся на площадь, к полуночи как раз успеем.

Теперь идти стало легче. Океан заметно обмелел, и князь с удивлением констатировал, что и сам угадывает дорогу. Лишь в дальнем укромном уголке души неслышно плескалась обида. Дикобраз с младых ногтей считал себя сугубым материалистом, но иногда так хотелось встретить нечто необъяснимое, невозможное. Увы! Труба от прачечной – никаких чудес!..