Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

Он покачал в ладони соловья, разглядывая раненое крылышко. Бедная птица, не выжить ей там, где звонко поют механические птицы — их не поранят острые листья парковых деревьев.

— Ничего, — сказал Эли соловейку, — где тут мой лист подорожника? Помог мне, поможет и тебе.

И нагнулся, раздвигая густую траву. Поднял круглый листок, а вместе с ним — выброшенный осколочек.

— Какой ты, — улыбнулся Эли, — сам в руку прыгаешь. Зачем обидел принцессу?

Но осколок был таким красивым, в прозрачной сахарной глубине мерцали мягкие искорки света, а еще — грел руку, словно живой. Эли стоял, раздумывая, не положить ли его обратно. Ведь не вещица, не цветок, всего лишь обломок, да еще с каким-то непонятным ему волшебством. Может, в нем чары мастера Асура? А мастер принцу Эли совсем не понравился. Один его попугайный плащ чего стоит! И злые холодные глаза на красивом, будто нарисованном лице.

Он совсем было собрался положить находку в траву, но осколок вспыхнул мягким светом, а раненый соловейко вспорхнул на плечо и запел прямо в ухо принцу, и в песенке его вдруг послышались ему человеческие слова.

— Иди, иди, — пел соловейко, а ранка на крылышке затягивалась на глазах и зарастала новыми перышками, — найди-найди! Гейто-Гейто! Гейто-Целеста! Найди-найди, торопись, скорее! Иди-иди, найди-найди!

Открыв рот, принц Эли смотрел, как сорвался с его плеча серый соловей, затрепыхал крыльями, показывая дорогу. И вела она сперва по тропинке, потом по дорожке, на опушку, а позади заливались, повторяя свои неживые песенки, утренние дворцовые птицы — они завелись разом, когда наступило нужное время, чтоб все во дворце проснулись, умылись и приоделись к позднему завтраку, и никак не раньше. Опушка выходила на широкую дорогу, засыпанную хрустящей щебенкой, и далеко белела первая дворцовая стена. С первыми в ней воротами.

— Иди-иди, — напевал соловейко, кружась над головой принца, — скорей-скорей!

— Я не могу! Куда ты меня зовешь? К воротам? Даже на коне я буду скакать туда час, или больше. А пешком дойду к обеду, а нам с принцессой ехать…

— Нельзя-нельзя! — пел соловей, а крылья трепетали, как будто он всплескивал руками, обижаясь на непонятливость принца.

Тот подумал еще. Надо было сбегать обратно, предупредить принцессу, что он опоздает к завтраку. Но вдруг она скажет мастеру Асуру? И вообще — обидится. А время идет. Соловей торопит, выпевая свои «скорей-скорей». Наверное, его научил говорить этот самый волшебный осколок.

— Ладно, — сказал принц, вытаскивая из кармана любимый блокнот, куда записывал умные мысли (вся первая страничка была исписана — целых три мысли за полгода), — но учти, я помогал тебе, будет нехорошо, если в благодарность ты меня обманешь. Или посмеешься. Что я болтаю? Маленькая птичка посмеется над принцем, сыном великого короля!

Огрызком карандаша Эли написал на второй страничке несколько слов. И прицепил страницу на длинную ветку бронзового дуба, торчащую до середины опушки. Любой, кто станет искать его или просто пройдет мимо, увидит белый листок на темных ветвях.

«Не сердись, милая Эрла, мне нужно сделать одно важное дело, я скоро вернусь. Принц Эли (и роспись с целой кучей завитушек)».

— Побежали! — принц сунул в карман осколочек, поправил на поясе фамильный кинжал и кинулся по широкой дороге изо всех сил, пытаясь обогнать серую птицу, что вилась и порхала перед его лицом.

Бегать принц любил, и на широкой дороге ему стало весело. Веселей, чем на пиру, полном напыщенных гостей и придворных, так что он почти и забыл, что бежит не просто так, а по делу.

Соловейко ждал его, усевшись на кованые ворота. Принц отдышался, напустил на себя важность, и махнув рукой стражникам (те поклонились при виде расшитого камзола и бархатных красных штанов), степенно прошел в раскрытые створки. Оглянулся, готовясь бежать дальше. Но соловей на лету свернул вдоль стены, и принц пошел следом, к маленькому домику, что стоял посреди самого обычного огорода. Встал у калитки, раздумывая, как быть — среди грядок виднелась сгорбленная спину, мерно поднималась и опускаясь тяпка, сверкая на солнце лезвием.

— Эй! — негромко позвал Эли.

А соловейко покружил и сел на плечо старухи, замотанной серой шалью. Та выпрямилась, замерла, слушая птицу. И подойдя, распахнула калитку.

— Входи, утренний гость. Нечасто приходят к старой Целесте такие… — она оглядела цветной наряд принца маленькими цепкими глазами, — такие павлины.

— Я не павлин, — обиделся Эли, — я принц, и зовут меня Эли-Манита-Амиру, сын короля прекрасной Страны Садов, который носит имя Амир, которая на картах носит имя Манесто.

— Совсем меня запутал, — Целеста прислонила к забору тяпку, пропуская принца к дорожке, ведущей среди грядок к низенькому крыльцу.

Тот шел, осматриваясь. И вдруг сказал, останавливаясь возле куста шиповника:

— Чтобы тля не ела этих чудесных цветов, нужно сделать табачный настой, обрызгивать куст на ночь и утром. А если зимой правильно обрезать лишние веточки, твой шиповник, уважаемая хозяйка, распустится розами.