Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

— Явора надо искать, — сказала Целеста, топая по ступенькам в домик, — только он и знает, каков с виду этот Гейто. Да еще маленькая Келайла — золотое сердечко. Эх, жаль, что не видел ты ее во дворце, она бы и соловейка выслушала. Нам пересказала.

— Она понимает птичий язык? — удивился принц.

— Она понимает их птичию душу, — ответила Целеста, возвращаясь на крыльцо с длинной костяной дудкой, кривой, как ее старые пальцы, — уши заткни, дудеть буду. И уйди с дороги, а то вдруг затопчет!

Эли послушно заткнул уши пальцами и шагнул в сторонку за куст шиповника. Охнув, присел, тряся головой (уши он заткнул только для виду) — Целеста дунула, и дудка заревела, как матерый олень по весне. Оглохший Эли и не услышал, как затопотали шаги, только ветер пронесся, вздымая листья на ветках шиповника. И старый олень с белой мордой, качая на голове единственный рог, замер у крыльца, топая задней ногой.

Целеста погладила седую оленью морду, вытащила из кармана тоненькое колечко с желтым, как солнечная искорка, камушком. Вздохнула, улыбнувшись.

— Тому лет пятнадцать назад Явор совсем мальчишкой был. Сирота он. Хотел сделать мне подарок на именины, за то, видать, что привечала, не жалела парню кружки молока да куска пирога. Вот, заработал малую денежку, купил это колечко, а хотел купить мне богатый платок с кистями, чтоб ходила я на базар степенной красавой. Но за платок просили в десять раз больше. Помню, сильно переживал, что за всякую работку брался, а денег дали всего-ничего. Для меня это колечко — подороже лалов и диамантов. Возьми. Пока оно у тебя, приведет олень Оллис к Явору. Я б, может и сама собралась, в скором времени, так загадывала, если не вернется Явор, да мне на спине оленьей не усидеть, а рядом бежать — не угонюсь. Держи. Да не потеряй!

Эли сжал в кулаке колечко, простое совсем — медный ободок, махонький камушек, наверное, обычное стеклышко. Колечко тепло шевельнулось в руке, словно просыпаясь.

— Не потеряю, бабушка Целеста.

— Не загадывай, — проворчала старуха, пока он осторожно громоздился на широкую оленью спину.

И вздохнула, подавая камзол:

— Думаю, колечко и виновато, что пошел Явор по торговой и ювелирной части. Сказал мне тогда, не хочу в бедности жить, вырасту — разбогатею и тебя, мать Целеста, заберу из кривого домишка, поселю в удобных палатах. Да не всякая мечта человека поднимает. В детстве-то он был совсем золотая душа, а как завел шашни с деньгой, стала душа со ржавчинкой. Но я все равно дурака люблю и за него волнуюсь.

* * *

Эли не очень волновался за незнакомого Явора, но, летя на спине оленя Оллиса обратно ко дворцу, успел подивиться тому, как быстро входят в его жизнь совсем незнакомые люди. Далеко позади, уже за стеной, стихало дудение старой Целесты (он понял — дудка-то сделана из второго рога лесного оленя!), а он летел, вцепившись руками в косматую шерсть и думал. О мальчишке Яворе, который брался за грязную работу, чтоб суметь сделать подарок — от самого чистого сердца той, что заменила ему мать. О торговце Гейто, к которому стремился улететь серый соловейко, и летит теперь рядом, трепеща крылышками — обратно в сверкающий неживой парк. А еще — о девочке Келайле, совсем незнакомой, у которой, по словам старухи — чистая душа и по-настоящему золотое сердце. Как она упрекнула принца — за шелками и бархатами принцессы ты ее и не замечал! Но у принцессы Эрлы тоже хорошее сердце, возражал Эли, трясясь на могучей спине и влетая на площадь перед дворцовой лестницей, где толпились груженые сундуками повозки и скучали возничие на передках богатых карет. Не зря мое сердце тянется к ее сердцу!

Олень не остановился, пронесся мимо ошарашенных гостей, что прогуливались по площади в ожидании отъезда принцессы, и побежал дальше, углубляясь в парк — по боковой аллее, которая вела тоже ко дворцу, только с его обратной стороны.

— Где твой друг? — проговорил Эли, нагибаясь к шее оленя и держа в руке медное колечко, — ищи его, Оллис!

Олень покивал в ответ и резко остановился у неприметной дверки, закрытой вьющимся виноградом с листьями из темно-зеленого нефрита. Эли спрыгнул и прислушался. Там, на площади, люди шумели, пересказывая друг другу, как пролетел мимо неспокойный принц: мало того, что опоздал к завтраку, мало того, что садовник прибежал, неся начерканную им записку для сердитой Эрлы. Так еще и вернулся — на олене! Будто не принц, а бродячий циркач. И не спешился, торопясь просить прощения. А мелькнул, только и видели гости белый олений круп с рыжим флажком-хвостиком, да камзол, наброшенный на плечи принца.

Скоро сюда прибегут любопытные, понял Эли, слезая с Оллиса, начнут рассказывать, как обижается прекрасная Эрла и как сердятся ее родители.

— Сюда? — спросил шепотом. И когда Оллис кивнул, махнув здоровенным рогом, Эли похлопал его по шее, — спасибо, друг. Беги, спрячься в деревьях. Да осторожнее! У них острые листья!