Лейтенант

Нельзя забывать, как зыбко его положение. Быть может, ему и впрямь было предначертано оказаться здесь, но губернатору до этого дела нет. Знай он, что на уме у его лейтенанта, он бы ему напомнил, что Рук здесь не человек науки, «астроном, подающий большие надежды», а всего лишь один из его подданных.

* * *

В отличие от гринвичской, местная обсерватория не могла похвастаться величественностью и наличием всех необходимых астроному удобств. Ближайшее подобие, которое удалось спроектировать Руку, представляло собой небольшую комнату, увенчанную конусообразной крышей из дерева и парусины и напоминающую жилища индейцев. В крыше он намеревался оставить вытянутую прорезь для телескопа, а вершину конуса немного сдвинуть от центра, чтобы производить наблюдения в зените.

Чертеж вышел необычный – таким же обещало получиться и само сооружение. Но было нечто чрезвычайно приятное в попытке переосмыслить представление об устройстве обсерватории по базовым принципам.

Майор Уайат дал понять, что не обязан потакать всякой прихоти (он не стал уточнять, была ли то прихоть лейтенанта или губернатора), но в итоге все же выделил Руку нескольких работников. Тяжело дыша, они взобрались на мыс, таща на себе парусину, жерди для палатки, которая должна была стать Руку временным домом, складную кровать, стол и ящики с инструментами.

Показывая плотнику свой чертеж, Рук назвал крышу будущей обсерватории «куполом». Тут он, пожалуй, погорячился. Он попытался объяснить, почему вершину конуса следовало сдвинуть от центра, и детально растолковал, почему астрономические инструменты требовалось направлять четко вверх. Он старался изъясняться простыми словами, но во взгляде собеседника сквозило недоумение.

Чтобы работа шла быстрее, Рук трудился бок о бок с остальными. Управляться с киркой оказалось непросто, и он натер мозоли о грубую деревянную рукоятку. Но ему, в отличие от каторжан, тяжелый физический труд был в радость. Сосредоточившись на том, чтобы ударить по камню в нужном месте, под нужным углом, прилагая нужное усилие, он погружался в приятное бездумье.

На невысоком утесе разместилось помещение для наблюдений: крепкая скалистая порода хорошо подходила для установки инструментов. Хижина – будущее жилище Рука – располагалась внизу, куда вели выбитые в камне ступени. Чтобы выдолбить эту лестницу, которая на его наброске выглядела так незамысловато, работникам понадобилось вдвое больше времени, чем на все остальное. Вот она, разница между евклидовым миром и настоящим.

Из-за дождей и того, что работникам приходилось отлучаться ради других обязанностей, на все про все ушли месяцы. Неровно сколоченные доски и топорщившаяся выбеленная парусина, прибитая к своду гвоздями, придавали сооружению небрежный вид. Смещенная верхушка крыши уязвляла самолюбие плотника: с виду казалось, что он допустил ошибку. В кровле красовалась грубая прорезь – чтобы двигать телескоп вверх и вниз. Закрывалась она простой ставенкой из теса и парусины. Плотник удалился, недовольно ворча.

Рук занес внутрь своего жилища складной столик, пододвинул к нему два стула. Полка была всего одна – на нее он пристроил бритву, перо с чернильницей и немногочисленные книги. В углу поставил складную кровать, застелил ее одеялом, положил на подушку томик Монтеня – прощальный подарок Энн – и воткнул в трещину в стене подсвечник, чтобы читать перед сном. Мушкет он поставил в темный угол за дверью, а мешочки с порохом и картечью повесил над ним на крючок.

Плотник предусмотрел и окно – вернее, оставил в стене отверстие с деревянной ставней. Сидя за столом, Рук видел камни и пучки травы снаружи – его новый двор. Чуть дальше утес обрывался к воде, по которой гнал рябь дневной ветерок. Мимо с мощным взмахом крыльев – вверх-вниз – пронеслась чайка. На том берегу над деревьями колыхался шлейф дыма.

Дощатые стены хижины пропускали стылый зимний ветер, дранка на крыше местами уже расщепилась. Каменный очаг был сложен недостаточно плотно и промазан дрянным раствором, и как Рук ни трудился с киркой, пол все равно бугрился поверх изгибов и уступов твердой скальной породы. И все же ни одно место на планете еще не было ему так дорого. Впервые, если не считать мансарды на Черч-стрит, он обрел пристанище – свое собственное и уединенное. При желании он запросто мог поговорить сам с собой. Он и забыл, как приятно размышлять вслух. Здесь некому было его осуждать, напоминать ему, каких усилий порой стоит казаться обычным.

Все эти годы учебы и службы на корабле он чувствовал себя стесненным, точно перетянутая жгутом конечность. Теперь же он наконец смог раскрыться и занять столько места, сколько нужно. Здесь, в этой глуши, наедине с собственными мыслями, он мог быть не кем иным, как самим собой.

Он сам… Мир столь же неизведанный, как и эта земля.

* * *

Доктор Викери предсказал, что его комета вернется во второй половине 1788 года – оставалось еще несколько месяцев. Она обещала оправдать присутствие астронома, ну а пока важно было удостовериться, что все видят в нем добросовестного человека науки.