Лейтенант

Однажды вечером, в первую для поселения зиму, он явился в казармы – длинную темную хижину, почти целиком занятую несообразно роскошным столом красного дерева, во главе которого уже сидели губернатор и майор Уайат. Его превосходительство временами оказывал эту честь своим офицерам вместо того, чтобы ужинать в уединении своей резиденции. Майор Уайат всегда рассыпался перед ним в благодарностях. Что касается остальных, в присутствии губернатора они осторожнее выбирали слова.

Рук уселся между Силком и молодым лейтенантом Тимпсоном, подальше от глаз майора Уайата и губернатора. Тимпсон вечно всем надоедал, понося каторжанок (все они – чертовы потаскухи, так он считал) и беспрестанно показывая портрет своей возлюбленной в ожидании восторга и восхищения со стороны других мужчин. В силу своей юности и простодушия он не понимал, что лицо чужой возлюбленной в овальной рамке мало кого волнует.

Силк полагал, что молодой лейтенант Тимпсон слишком уж любит возмущаться. «Помяни мои слова, Рук, – как-то сказал Силк, – и года не пройдет, как он вместе с нами зачастит к миссис Бутчер, и ни слова мы не услышим об этой Бетси». Рук был вынужден согласиться. Миссис Бутчер, судя по всему, когда-то держала заведение в английском городке Девицес и знала, как вести дела. Рук порой наведывался к ней в хижину – то один, то в компании Силка – и успел убедиться, что она гостеприимна, не болтает лишнего и всегда готова предоставить на выбор несколько каторжанок приятной наружности и обеспечить уединение за занавеской из парусины.

Невинное ханжество Тимпсона утомляло, но Рук был рад в сотый раз восхититься портретом Бетси и подтвердить, что у нее невероятно милое и славное личико, лишь бы усесться в самом дальнем и плохо освещенном углу комнаты.

Во главе стола губернатор и Уайат с мрачным видом наблюдали, как юнга ставит перед ними тарелки с едой. Молчание нарушил Силк.

– Ох, опять эта богомерзкая стряпня!

Весьма смело с его стороны, подумал Рук, привлекать внимание к тому, что лежит у каждого в тарелке, но губернатор даже рассмеялся. Уайат, а следом и все остальные, последовали его примеру. Только Силку подобное могло сойти с рук, но он знал, что говорит: люди, разочарованные очередной скудной трапезой из куска старой солонины да ложки гороховой каши, были рады любому поводу отвлечься.

Королевский интендант предполагал, что жители Нового Южного Уэльса смогут хотя бы отчасти собственными силами обеспечить колонию пропитанием, но его надежды не оправдались. Сердцевину похожего на швабру дерева прозвали капустой, хотя Руку она скорее напоминала паклю – такая же волокнистая, да и на вкус не лучше. У реки тут и там росла всякая зелень, а из листьев какой-то ползучей лозы, как выяснилось, получался сладковатый чай, который ему со временем полюбился. Этим и ограничивались успехи местного сельского хозяйства.

Были засажены огороды, но из-за вредителей, почвы, немногим плодороднее песка, и воровства среди каторжан, репа и картошка выросли не крупнее монеты.

Время от времени губернаторский охотник приносил из леса дичь. Его превосходительство щедро делился ею с офицерами, и Рук вместе со всеми смаковал нераспознаваемые куски жесткого, но вкусного мяса. В ход пускались все части тела животного, ведь доктор Веймарк платил охотнику за каждую голову. Рук видел акварельные наброски Веймарка, на которых шеи обезглавленных топором кенгуру и опоссумов были искусно скрыты за ворохами листвы.

Однако было очевидно: запасы на исходе.

Кок размазывал еду по тарелкам перед подачей, чтобы порция выглядела внушительнее. Эта уловка навела Рука на любопытные размышления: насколько большую окружность можно прочертить с помощью заданного количества гороховой каши и солонины?

Но какой бы тонкой или толстой ни была эта окружность, каким бы ни был ее диаметр и как бы интересно ни было решать задачу с числом пи, еды не хватало, ведь кораблей с припасами не было и в помине.

– Эти мерзавцы о нас забыли, – вполголоса сказал Руку лейтенант Тимпсон, проведя пальцем по тарелке и облизав его. – Избавились от нас и рады. Ну или все корабли затонули. Господи, и зачем я только вызвался!

Тимпсон едва поступил на службу и еще не научился скрывать тоску по дому. За едой его тянуло вслух помечтать о любимых блюдах, особенно о материном рагу с тушеным луком. Рук тоже порой ловил себя на том, что грезит о тарелке молодого картофеля со сливочным маслом, петрушкой и солью и добром куске свежей баранины на кости в придачу.

Все тарелки вскоре блестели чистотой, и Рук поймал себя на мысли о том, что никто из присутствующих не верит, что новое поселение Его Величества протянет долго. Вопрос был лишь в том, исчезнет ли оно раньше, чем все они умрут с голоду.

После ужина губернатор поднялся со стула – такой тонкий и угловатый, что Руку вспомнился ньютонов Математический мост.

– Добрый вечер, господа, благодарю вас за гостеприимство.

Опустив взгляд на свою тарелку, он замешкался, словно жалея, что его слова могли прозвучать иронично.