Читаем Лейтенант полностью

Костер пылал, вскидывая языки пламени в сгущавшуюся темноту. Рук со вздохом растянулся на песке и расслабил затекшие плечи. Земная твердь подпирала его спину. Между верхушками деревьев виднелась Бетельгейзе – на редкость красная в эту ночь, она подмигивала Руку промеж листвы.

Утром они еще несколько часов бесцельно побродят по лесу, а потом направятся обратно к Сиднейской бухте с пустыми руками, но упрекнуть их будет не за что.

На лице Силка, потемневшем от дневной щетины и обгоревшем на солнце, играли отблески костра. Он обернет все это себе на пользу, подумал Рук. Усладит слух губернатора подробным рассказом. Тот решит, что он славный малый, осыплет его похвалами, упомянет его имя в следующем донесении.

Из рассказа о нападении на деревню выйдет неплохая глава для его книги. Впечатляющую он разыграл постановку. Последний штрих – приказ сверить карманные часы – добавит истории красок. Неудачный исход похода скрадет его потешное раскаяние и самоуничижение. Может, он даже намекнет, что неудача эта была неслучайной. И в итоге предстанет тем, кто пытался деликатно и человечно выйти из положения, обойдя все подводные камни. В час, когда страсти накалились, он уговорил губернатора на шестерых пленников вместо десяти. Но вот когда он не приведет ни одного и все равно получит похвалу, то действительно превзойдет самого себя.

Рук жалел, что не сможет разделить с Силком собственный триумф. Какая занимательная вышла бы глава: лейтенант Рук с неожиданной ловкостью и изяществом находит выход из трудного положения.

Он сел и обхватил руками колени. Теперь у него будет полно времени – столько, сколько понадобится, целая жизнь. Он подаст прошение о продлении срока службы – один раз, потом еще. И пусть он не знает, что именно ему уготовано, общие очертания будущего обрели восхитительную ясность: он останется в Новом Южном Уэльсе.

Будет и дальше беседовать с Тагаран и остальными. В совершенстве освоит их язык. И пусть тот путь, на который он ступил, когда, не отдавая себе отчета, записал фразу «я его закаадианил», никогда не заканчивается.

* * *

От двойных пайков и неудачной попытки поймать хотя бы кого-то из местных солдаты распоясались. Вокруг их костра на другой стороне поляны началась незапланированная гулянка. Силк время от времени поглядывал на них, но ничего не предпринимал. Трое офицеров в мирном молчании смотрели в огонь, погрузившись в свои мысли. Полусонный Варунгин непринужденно растянулся на земле и не открывал стеклянного взгляда от языков пламени.

Поднялась Луна – такая яркая, что в сравнении с нею костер побледнел. В ее свете Рук увидел, как Силк расстегнул рюкзак и пошарил внутри – видимо, искал дневник. Рук наклонился вперед, чтобы придержать мешавший ему клапан.

– Мне не терпится увидеть, как ты опишешь наш поход, – начал было он, но по ошибке ухватился за дно рюкзака, и содержимое вывалилось на песок. Изнутри выскользнул топорик – его наточенное лезвие блеснуло в лунном свете. На древко было намотано несколько свернутых парусиновых мешков.

– Силк, ты чего это, сам что ли дрова рубить собрался? – пошутил Рук, пробуя пальцем лезвие топора, такое острое, что им можно было бриться. – У тебя ведь тридцать солдат, поручил бы кому-нибудь из них.

После стольких дней тревоги Рука охватило такое приподнятое настроение, что мысль о том, как Силк возьмет в руки топор и пойдет сам рубить дрова, казалась ему чрезвычайно забавной. Но Силк не разделял его веселья. Выхватив у Рука топор, он сунул его обратно на дно рюкзака, подобрал с земли мешки и попытался затолкать их следом.

Рук не мог понять, что означает выражение лица наблюдавшего со стороны Уилстеда. Что-то не так с этим топором, с этими мешками, и Уилстед знает, что именно.

– Ну, Силк? Выкладывай! – воскликнул Рук. – Ты что, надеялся принести парочку трофеев, чтобы доктор Веймарк мог их зарисовать? Или снабдить свою книгу красочными иллюстрациями?

Лезвие оставило на подушечке его пальца каплю крови, черную в свете костра.

– А ты почти угадал, Рук! – засмеялся Уилстед. – Версия о трофеях не так уж далека от истины! – что-то чрезвычайно его развеселило.

Он взглянул на лежавшего по другую сторону костра Варунгина.

– Лейтенант Уилстед! – прервал его Силк. – Будьте любезны, придержите язык! – Он наконец застегнул рюкзак и затолкал его за спину, куда падала его тень.

Уилстед ухмыльнулся, глянув на Рука, но замолчал.

У Рука по спине пробежал холодок, и виной тому были не топорики и не мешки, а выражение лица Силка, едва различимое в свете костра, и тон его голоса.

Вокруг с долгим судорожным вздохом зашумели деревья, взволнованные дуновением ветра.

Рук пытался решить в уме замысловатую задачу: к топорику прибавить мешки, помножить сумму на ухмылку Уилстеда и поделить на выражение лица Силка.

– Силк… – начал он.

Договорить он не смог. Слова будто застряли в горле. Откашлявшись, он попробовал снова.

– Силк, можно тебя на пару слов?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза