Лейтенант

Он поднялся на ноги и мотнул головой в темноту. Помедлив, Силк встал и последовал за ним. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не было слышно у костра, Рук повернулся к нему. В полутьме он не мог разглядеть лица своего друга.

– Топор, Силк, – проговорил он. – И мешки. – Его голос звучал так бесстрастно, будто он перечислял условия математической задачи. – Могу я узнать, зачем они тебе понадобились?

– Понимаешь, Рук, предпочтительнее было бы схватить местных и привести их с собой, – ответил Силк. – Но окажись это нецелесообразным, приказано было убить шестерых.

– Нецелесообразным.

– Вот именно, нецелесообразным.

– А мешки?

– Головы убитых велели принести с собой.

– Головы убитых, – повторил Рук.

Просто слова – будто строка из стихотворения или пункт списка.

– Да, Рук, головы было велено принести в выданных для этой цели мешках. А отрубить их – при помощи выданного для этой цели топора. Губернатор рассудил, что необходимо принять жесткие меры, чтобы впредь подобного делать не приходилось. Наказание, которому подвергнутся несколько человек, станет милостью по отношению к остальным.

– Ты мне не сказал.

– Рук, дружище, этого все равно не произошло бы. Я не стал говорить тебе о топоре, потому что не собирался пускать его в ход! Так в чем же дело, старина? Ни одного туземца мы не поймали, ни одной головы… не отрубили. И не отрубим.

Рук оглянулся к костру. Уилстед встал и разговаривал с Варунгином, сидевшим рядом на земле. Отблески пламени выхватывали отдельные черты лица Варунгина: то мелькнувшую в свете огня скулу, то нос – широкий и приплюснутый, то обнаженные в улыбке зубы – его рассмешили попытки Уилстеда что-то объяснить ему жестами. Он откинулся назад, подняв лицо к Уилстеду, и костер осветил его шею.

Как можно отрубить человеку голову?

Для начала нужно убедиться, что он мертв. Это во-первых. Потом перевернуть его на живот. Нос не даст положить его лицом на землю, так что сверху окажется боковая часть шеи.

Потом берешь в руки топор. Рукоятка у него короткая, так что держать надо близко к обуху. Одним аккуратным ударом тут не отделаешься. Придется кромсать дряблую кожу на шее. Лезвие наверняка будет соскальзывать, да к тому же челюсть начнет мешаться.

Кому-то придется придерживать голову, чтобы удалось добраться до кости.

А потом еще надо как-то засунуть ее в мешок. Кто-то должен будет ее поднять. Сколько весит человеческая голова? Вероятно, проще всего взять ее за волосы. А кто-то другой будет держать открытый мешок.

Того, на чью долю выпадет задача тащить мешок обратно в поселение, всю дорогу будет преследовать рой обезумевших мух. Можно привязать мешок к рюкзаку, но тогда он будет надоедливо болтаться туда-сюда. Проще нести его в руках. Но ведь он тяжелый: придется перекладывать его из одной руки в другую. А можно ли делать это, не думая о том, что внутри – человеческая голова, человеческое лицо? Точно такое же, как то лицо, что он видит сейчас перед собой – смеющееся, отчасти лукавое, отчасти веселое, а за ним – человеческая душа со всеми тончайшими оттенками переживаний…

У Рука перехватило дыхание, сердце подскочило к самому горлу, и он принялся тщетно глотать ртом воздух, силясь вздохнуть.

Сидевший у костра Варунгин взглянул на него, привстал, потянулся к нему… Может, он видел, как лейтенант Рук, солдат морской пехоты Его Величества, побелел как мел и, с трудом переставляя ноги, побрел в кусты, где его шумно и обильно стошнило?

* * *

Когда рвотные позывы утихли, Рук пошел прочь от лагеря. Тропа словно заросла за одну ночь. Он руками расчищал себе дорогу.

Наконец кусты расступились, и, выйдя на вершину дюны у побережья, он оказался один под сводами великого ночного собора. Впереди простиралась широкая темная гладь. Берега вокруг словно растворились в ночи. Низкие полосы суши по обе стороны превратилась в неровную, узкую, как ленточка, линию, чернеющую вдали на фоне ночной бухты. Наверху раскинулось такое же темное небо, на котором сиял широко открытый бдящий глаз полной луны.

Рук спустился ниже по склону дюны и сел на песок. Луна отражалась в черном зеркале воды, распадаясь на несколько мерцающих точек света, ослепительно белых, как магниевые факелы.

Водная гладь казалась неподвижной, и все же небольшие волны накатывали на берег и вновь отступали, оставляя на песке темную кружевную кайму. Стоило одной отодвинуться, как вздымалась новая, разбиваясь о первую с тихим всплеском и шелестом. Шумели не сами волны: то был звук смятения, вызванного одновременным движением туда и обратно.

Взглянув вдаль, на бухту, на скользящие по ней крапинки лунного света, можно было подумать, что она неподвижна, как вода в стакане. И все же здесь, у самого края, она все колыхалась вверх-вниз, туда и обратно, не зная покоя.

Теперь она предстала Руку такой, какой он ее никогда прежде не видел: единая масса воды, что обволакивает весь земной шар, без труда огибая незначительные препятствия континентов. Суша, и уж тем более живущие на ней люди, этому огромному дышащему существу были безразличны.