Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев

Пил, суя голову всё глубже в прохладу, пока губы песка не хватанули. Отфыркался, еще попил. Зачерпнул горстями, капель стекающих не жалея, пополз к Андре. Француз уже глаза раскрыл, но не особо смыслил. «Дождь» прохладный ему ума живо прибавил – встрепенулся, поспешил к воде, заполз как был, на четвереньках…

Оживала «Versuchen», пила, охала. Вернулся Кащец, подпоясанный, за веревочным поясом торчал топор. Хрипло сообщил:

– Хозяева-то нам гостинцы оставили, – и тоже сунулся мордой в воду.

…Брюхо раздулось, хлебать друзья больше не могли. Сидели у кустов, мокрые кителя на ветвях развешивали.

– Вас ис дас? – пробормотал Петро. – За що плоджич[111] снисхожденье?

– Опыт, Питер, ехсперемент. Ахтунг потребен, – предостерег мудрый француз и глянул на Грабчака. – Ты скелет, Питер.

– Сам-то що…

Молились узбеки, бродили по песку лысые полосатые девки, озирались. Потом столпились у неподвижной румынки.

– Тоде[112], кажется, – присмотрелся издали Петро.

– Мыслить шпето[113], – Андре поскреб макушку. – Странностей богато.

– Не, думкать потом будем, – Грабчак с трудом поднялся. – Смотреть треба, пока следы не затоптали.

Мучила Петро некая несуразность. Хоть и мелкая, но раз она в глазу застряла, уже не сморгнешь. Досаждают эти мелочи, а що делать…

Комок беленький, маленький, ветерок его катал-играл, да волоконце за сучок в песке зацепилось. Петро поднял ватку, нюхнул и дал понюхать другу. Андре поморщился:

– Салмагист?[114] Наштырь? Откуда?

– Не обертайся, – предупредил Петро. – Шпур[115]…

Отпечатки на песке были скромней – не чуни, сапоги, добротные, на рифленой подошве. Собственно, четких следов осталось всего два – там, где песок сыроват. Дальше все смешалось, да и сухих неразборчивых следов уйма – на лежбище «Versuchen» вышли. Грабчак смотрел на свои чуни – значит, вот так лежал, очнулся, солнце этак светило. Здесь Кащец шел – он первым очухался, пошел от воды, пил-плескался уже потом. А сначала двинул туда – к топорику?

– Ер[116]? – прошептал догадливый Андре.

– Мы ж не трибунал. Контролирен треба…

…Румынка плакала у тела землячки, остальные топтались среди кустов. Андре на миг присел, глянул в лицо покойницы – непонятно, с чего умерла. Просто жить, наверное, надоело.

– Пошли. После биграден[117] сделаем, – Петро гнал от себя непонятное опьянение. Голова легко и приятно кружилась, ну точно стакан бражки хватанул. Вода здесь такая, что ли? Или воздух густой и веселый?

Среди кустов лежали картонные коробки с консервами – упаковок десять, не меньше. Мешки: похоже, с крупой. Котел, немного посуды, лопаты: большая и малая. Кащец выгребал из потрепанного рюкзака мелочовку:

– Ого, и крючки есть! Живем, камрады. Держи, Арсенка, не растеряй.

Маленький Арсен подставлял под крючки и коробки со спичками ладони, моргал ошеломленно.

– О, и зальц! – радовался Кащец, размахивая банкой с солью.

– То щедро, – согласился Андре.

– Шо тебе не гут, носатый? – удивился исследователь сокровищ. – Не гут, так и вали отсюда. Тока инструкцион не позабудь лесен[118] сделать.

Картонка с «инструкцион» была привязана к кусту:

«Achtung! Verlassen Basis ist verboten! Minen und Raubtiere!»[119]

– Mörder[120] хэровы, – сказал Социал, утирая пот с лысины, – солнце припекало изрядно.

– А що, дробовик нам не аусзахлен[121]? – на всякий случай поинтересовался Петро. – Или еще оружие какое?

– Не, только топор да ножик, – ухмыльнулся Кащец. – Я «перо» отдал Тоньке. Она по кюхе[122] главной будет.

Статная киевлянка с вызовом вздернула подбородок.

– Та нехай. Сейчас девку биграден бы надо. – Петро со вздохом потянулся за лопатой.

Позволили инструмент взять. Уже хорошо…

…Копали могилку повыше от воды, песок шел легко, только лопаты о камни иногда звякали. Один из узбеков помогал землю отгребать, другой на корточках сидел, завороженно уставившись на водную гладь. Может, столько воды не видел, а может, не в себе человек. Работая лопатой, Петро подумал, что многие из команды не в себе: словно дергает их що-то – замрут вдруг, головой контуженно вертят…

От «кухни» командные возгласы долетали, дымком тянуло – обед там готовили.

Могилку вырыли, девки вновь носами захлюпали.

– Вы бы униформ сняли. Пригодится, – посоветовал Петро.

– Неприлично голой хоронить, – заупрямилась Машка.

Ну, неприлично так неприлично. Положили в яму легкое тело, полосатой шапочкой лицо прикрыли. Андре «саперкой» песок осторожно сдвинул. Прикопали, послушали, как фрау Матильда молитву читает. Социал, все говоривший, что «атеисте», тоже стоял, слушал. Вроде нормальный человек, хоть и германец. Сейчас делиться на «нормальных» да «дурных» ох как придется.

– Э, фриссен[123] идете, чи ни? – позвал от костра энергичный Кащец.