Женька завел двигатель – экипаж уже занял места, кашлял с трудом перевалившийся в кузов Грабчак. Ниже по улице разгоралась стрельба – похоже, «аковцы», вцепившись в хвост колонны, остановили немцев.
– По параллельной нагоним, – крикнул Женька, поворачивая в противоположную сторону…
Когда влетели в узенький переулок, мелькнула в голове переводчика Землякова вполне трезвая и разумная мысль – а какого, собственно, хрена? Не ставилась задача опергруппе зачищать блудных немцев. И специализация иная, и вообще…
Мысль была правильная, но она тут же исчезла, поскольку, выкатившись на соседнюю улочку, «виллис» чуть не угодил в дурацкое ДТП, едва не столкнувшись с грохочущей ломовой повозкой. Бравые ездовые поляки повскидывали винтовки и ружья, седоусый дядька силился развернуть пулемет неизвестной конструкции, но матерное, с вкраплениями украинскоязычных междометий, предостережение старшего сержанта внесло ясность. Дядька щегольски, двумя пальцами отдал честь красноречивой Катерине. Мгновение массивная, неслабо грохочущая подвода и джип неслись рядом, едва не сталкиваясь в узости улочки, потом американские шестьдесят «лошадей» взяли свое, и к перекрестку пилот Земляков пришел первым.
– Тормози! – предостерегла Катька.
Женька прижал «виллис» к стене, экипаж высадился. На соседней улице, за переулком и высоким трехэтажным домом палили вовсю.
– Анджей и Грабчак – у машины, – скомандовала Катрин.
Юный поляк, отравленный анархизмом партизанского подполья, энергично выразил свое несогласие и дернул по тротуару. Мезина настигла и остановила, мальчишка продолжал возражать.
– Малокультурный пример подаете, – намекнул Женька, втискиваясь в матерную дискуссию.
– Оружие, ирод, проверь, – рявкнула на мальчишку старший сержант. – Потом башку под пулю пидставишь.
Подкатила польско-военная колесница. Размахивая руками, выяснили общую диспозицию, языкового барьера не возникло, ободранная боевая старший сержант и седой пулеметчик друг друга вполне поняли. Потащили пулемет к высокому дому (элегантное название Ckm wz.30[146]
наконец-то вспомнилось технически отсталому переводчику). Катрин обернулась:– Переулок держите, фланкируйте. К танкам не лезть!
Анджей метнулся следом за боевой группой. Женька в сердцах сплюнул – носишь на погонах практически настоящую офицерскую звезду, а тебя ни один черт ни в грош не ставит.
– Так, Грабчак, остаешься у транспорта. За тылом приглядывать кому-то нужно. – Женька вынул не очень нужный пистолет, протянул болезному. – Справишься?
Живой скелет взял «Лахти», но смотрел отсутствующе. Женьке захотелось вытереть свою ладонь – господи, будто мертвец коснулся – не пальцы, одни костяшки.
Двое поляков топтались у подводы, один с охотничьей двустволкой, второй неуверенно примерялся к фаустпатрону. Земляков ужаснулся:
– Стой! В смысле, почекай. Ты как берешь?! Это що, тэбэ Schaufel[147]
? – Женька потянулся к противотанковому средству.Молодой поляк в съезжающей на нос, видимо, отцовской конфедератке возражал, не очень понятно, но запальчиво. Тьфу, как же ему объяснить, что самоубьется. Или в лучшем случае дупу себе поджарит.
Тихо и сипло заговорил Грабчак. Смесь разноязычных слов, вполне гармоничная, если не вдумываться в нелепость сочетаний. Коснулся острым пальцем предохранителя ударного механизма.
– Именно! – вдохновился Женька. – Обережно, feuerstrahl[148]
! И пространство сзади иметь нужно…Советскому офицеру наконец доверили один из двух фаустпатронов. Видимо, оттого что поляк-«охотник» заумное фашистское динамо-реактивное оружие не очень-то жаждал применять.
– Выдвигаемся к, тьфу, как это… к рогу, если панцер прорвется, бити в гусеницу или гузу, – Женька помогал себе жестикуляцией, хотя переводчик-доходяга сипел вполне исправно. Дожил Земляков, дипломированного толмача на международно-галицийский переводят самопально…
Порысили к углу, сзади донеслось странное шлепанье. Женька оглянулся – Грабчак норовил бежать со всеми, опорками чудовищными шаркал.
– Останься, нельзя же без тыла, – взмолился младший лейтенант Земляков.
– Ни, мне хочь одного потребно, – человек-скелет пытался крепче сжать пистолет.
Женька понял, что просто не может смотреть в глаза умирающему. Жуть какая-то: шинель нараспашку, под ней солдатские галифе чересчур короткие с болтающимися завязками, нижняя рубаха, шея торчит, как у курицы обглоданной. И эти чуни…
– За мной держись, товарищ Грабчак…
Пока проясняли порядок боевого построения, поляки рванули к углу и довольно опрометчиво высунулись. Видимо, противник был недалече: новоявленный поляк-фаустник лихорадочно завозился со своим оружием, «охотник» встал на колено, приложился… В треске пулеметно-ружейного огня выделился хлопок дробовика. Тьфу, что он делает?! Дуплетом, как по зайцам. Сейчас ведь ответят…