Лейтенант Рэймидж

Посмотрев на часы, лейтенант увидел, что уже половина девятого: самое время им с Джексоном отправляться в город. Он бросил взгляд на берег, где двое матросов с помощью веников из веток старались уничтожить оставленные на песке отпечатки ног и глубокую борозду, прочерченную килем шлюпки.

Воздух уже сейчас был горячим, обещая знойный день. В дюжине миль от них невысоким трехгорбым холмом вставал из моря остров Джильо. Солнечные лучи блестели на поверхности воды, низко над горизонтом висела розоватая пелена, размывая границу между морем и небом.

Матросы расположились на песке, поглощая хлеб и воду, только что розданные Джексоном. Рэймидж подозвал Джексона и Смита. Как только они подошли, он сказал:

— Слушайте внимательно: ты, Джексон, пойдешь со мной в деревню, а Смит остается за старшего здесь. Если итальянский джентльмен предпочтет остаться у шлюпки, — лейтенант старался осторожно подобрать слова, — он будет находиться на твоем попечении, как любой другой член команды. Ты меня понял, Смит?

— Да, сэр.

— Леди нужно защитить любой ценой. Я предполагаю, что нас не будет часа два или три. Но если мы не вернемся до заката — значит не придем совсем. В таком случае с наступлением темноты садитесь в шлюпку и отправляйтесь на точку рандеву у Джильо. Как только окажешься на борту фрегата, доложи обо всем, что произошло. Тебе известно, насколько это срочно… Ты умеешь читать карту?

— Немного, сэр.

— Отлично, вот она. Пока меня нет, изучи ее. Если не встретите фрегат, отправляйтесь в Бастию. Все ясно? В таком случае выполняйте.

Едва Смит отошел на расстояние слышимости, Джексон спросил:

— Сэр, правильно ли я понял…

— Именно, но не стоит перегибать палку: я не хочу, чтобы его искромсали на куски кортиком только из-за того, что он начнет ныть.

Убедившись, что поблизости от девушки никого нет, Рэймидж подошел к ней и встал рядом на колени. Она не спала. Лицо ее заливала бледность, глаза блестели. Он заметил, что девушка старается поправить волосы здоровой рукой.

— Мадам, — негромко произнес лейтенант, и она вдруг протянула ему руку. На мгновение он растерялся, потом взял руку. Маркиза спросила:

— Где мой кузен?

— На некотором удалении от нас.

— Лейтенант, я хочу задать вам вопрос. Это касается моего кузена Питти: вы действительно возвращались за ним на пляж?

Вопрос был настолько неожиданным, что Рэймидж буквально онемел. Она сжала его ладонь, словно пытаясь сказать нечто, что не могла выразить словами.

— Мадам, мне не хотелось бы снова возвращаться к этому, во всяком случае, сейчас.

— Но вы это сделали? — настаивала она. Не дождавшись ответа, маркиза сказала вдруг, — я знаю, что возвращались.

— Но вы же не видели меня. Откуда вы знаете?

— Просто знаю. Я ведь женщина. Он был мертв?

Рэймидж снова не ответил. Нежелание говорить озадачило его самого. Что его останавливает? И вдруг он понял, что это всего лишь гордыня — как мог кто-то посметь сомневаться в нем? Осознав причину, он решил рассказать ей все, но пока думал, с чего начать, она прошептала:

— Не нужно отвечать. Но, лейтенант…

— Да?

Голос ее был слишком слаб, так что ему пришлось наклониться, чтобы расслышать слова.

— Лейтенант, мой кузен Пизано тоже гордый человек…

«Тоже!?» — подумал Рэймидж. Слишком гордый, чтобы рисковать своей шкурой ради кузена Питти. Но это не имеет значения.

— Думаю, он погорячился вчера ночью, — продолжала маркиза.

— Согласен, я принял это во внимание.

— У нас мужчины заботятся только о том, чтобы не уронить свое достоинство, всегда быть в una bella figura, в то время как вы, англичане, думаете только о чести. Но все вы, мужчины, одинаково болезненно относитесь к этому, каким словом это не назови.

И она снова слегка сжала его руку, как бы стараясь преодолеть невидимую стену, разделяющую их.

— Если не в силу иных причин, то хотя бы ради меня, — сказал маркиза, — будьте снисходительны к нему и ко мне. И еще, — нижняя губа ее затрепетала, — я сожалею, что из-за меня и моих соотечественникам пришлось вытерпеть столько лишений и опасностей.

— Мы только выполняли свой долг, — холодно произнес Рэймидж.

Она выпустила его руку. Хотя этот голос принадлежал ему, у него было чувство, что какой-то злой чужак без спросу произнес эти пять слов, в то время как ему на самом деле хотелось заключить ее в объятья, прижаться к ней, сказать, что он все понимает насчет Пизано, что он готов свернуть горы, переплыть Атлантику, поддерживать свод небес — и все это ради нее.

— Простите меня. Давайте забудем о сказанном. Может, я могу помочь привести в порядок ваши волосы? — сказал он, полушутя.

Она посмотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами, затем взволнованно произнесла:

— Неужели это настолько необходимо?

— Нет, но вы оставили дома вашу горничную…

Она приняла протянутую им оливковую ветвь мира.

— Да, бедная девушка — она была беременна. Я оставила ее в Вольтерре. И правильно сделала: безжалостный лейтенант Рэймидж все равно не потерпел бы такой роскоши с моей стороны.

— В этом нет нужды, я сам могу расчесывать вам волосы.