Лейтенантами не рождаются

После допроса мой полушубок и меховой жилет забрал какой-то штабной офицер, валенки, шапка и меховые перчатки тоже исчезли. Мне дали потрепанные немецкие сапоги и какую-то шинель, румынскую или итальянскую, скорее всего румынскую, сейчас уже не помню.

Немцы о чем-то переговорили с хозяйкой, она принесла чашку с кашей, чай и хлеб и попыталась поговорить со мной. Однако разговор не получился, видимо, сценарий разговора был предложен немцами. Она старалась убедить меня, что мне лучше все рассказать немцам о наших частях и планах.

На стенах в комнате было много фотографий, большие фотографии были украшены красивыми украинскими рушниками. Среди фотографий были и такие, на которых красовались молодые ребята в красноармейской военной форме.

— Это ваши дети?

— Да.

— Где они сейчас?

— Вот где эти, — она показала на две фотографии, — не знаю, а вот этот, средний сын, служит в немецкой армии.

— Плохо ему будет, когда вернутся сыновья с фронта.

— Откуда мне знать, вернутся ли они? Сын скоро должен зайти, ты с ним лучше не говори и не спорь, он очень вас не любит. Ваши его дважды ранили.

Переводчика в избе не было, но немцы, видимо, поняли, что разговор со мной идет не в том плане, как им хотелось, и приказали хозяйке идти на кухню. Из штаба пришел посыльный, немцы о чем-то переговорили и быстро ушли.

Самое неприятное для меня началось после ухода офицеров. Так уж сотворила человека природа, что кроме многих прочих вещей ему еще нужно и «грязным» делом заниматься — ходить в туалет. Встать на ноги я не мог, а у хозяйки маленьких детей нет, ночных горшков тоже. Помню, хозяйка принесла какой-то тазик, мучений было много, да и стыдно. Здесь я впервые понял весь ужас своего дальнейшего положения, если меня не расстреляют. В плену очень трудно здоровым людям, а раненому, да еще и не ходячему — кошмар в аду. Ты никому не нужен, для всех обуза и, в первую очередь, для немцев. Сколько в дальнейшем пришлось пережить оскорблений и унижений, трудно все перечислить. Но в какой-то мере мне и здесь повезло. Когда мои муки закончились, и комната была приведена в порядок, вернулся сын хозяйки. Он был одет в форму РОА, обычная немецкая форма с эмблемой власовской армии на рукаве. По его погонам я понял, что у него воинское звание унтер-офицера. Он был в хорошем настроении и сильно возбужден, в штабе ему объявили, что он удостоен какого-то ордена с присвоением очередного воинского звания фельдфебеля и личной благодарности от генерала Власова.

На меня он пока не обращал внимания. Мать приготовила ему ужин и поставила на стол бутыль самогона. Власовец пригласил немца, дежурившего в комнате, разделить с ним его радость, фриц не отказался. Оба хорошо выпили, а хозяйский сын, что называется, изрядно «надрался». Заглянув в комнату, спросил:

— А что за «гусь» лежит на кровати?

Немец объяснил, что это русский офицер, взятый сегодня в плен после тяжелого боя в Первозвановке. Власовец рассвирепел, начал кричать, что он сейчас же вытащит меня на улицу и пристрелит. Немец, видимо, разделял его желание, но дал понять, что никто в комнату входить не должен — таков приказ. Я еще долго слышал их перебранку, затем оба пропустили еще по стопочке. Власовец встал из-за стола и сказал матери, что пойдет спать к русской «комуняке», муж которой, видимо, служил в Советской Армии.

Немцы обычно использовали власовцев во Франции, где они несли караульную службу в укрепрайонах, созданных против англо-американских войск по всему западному побережью Франции. Особенно мощные оборонительные укрепления были в северной Франции, в Бретани, на побережье пролива Ла-Манш, отделявшего Англию от Франции. Впоследствии здесь произойдет одно из крупнейших сражений англо-американцев с немцами и будет высажен морской десант. Это будет началом второго фронта, открытия которого мы так долго ждали.

Но в последнее время немцы частично отвлекали власовцев от несения службы во Франции и использовали их в войне против нас. Особенно активно они действовали в разведоперациях в ближнем тылу наших войск. Переодетые в нашу форму и хорошо знающие местный язык, обычаи, а некоторые и даже местность, они представляли для наших одиночных машин и солдат, выполнявших различные поручения, большую опасность. Почти каждую ночь пропадали бойцы и офицеры, а их трупы не находили. Как правило, домой шли похоронки, а не извещения о том, что ваш сын или муж пропал без вести. Аналогичную работу выполнял и этот «сукин» сын в нашем тылу, побывал в переделках, дважды был ранен, но судьба хранила его. Как сложилась его жизнь в дальнейшем — не знаю, но если остался жив, то по воле счастливой судьбы он может быть и героем, таких случаев уже больше, чем достаточно. (Глумлениям над чувствами нашего народа нет предела. Как не вспомнить наших демократов, сотворивших кровавую мясорубку в Чечне? Она явилась результатом кровавой разборки между мафиозными структурами, а ее заложниками стали все народы нашей России. Но это сейчас, а тогда все происходило следующим образом.)