Лейтенантами не рождаются

Где-то уже далеко за полночь, под самое утро, в дом пришли два солдата с носилками и унесли меня на улицу. Вскоре подошла большая грузовая машина, солдаты взяли меня за руки и за ноги, раскачали и бросили в кузов. После такого обращения, я подумал, что, видимо, доедем до ближайшего оврага, меня сбросят, пристрелят и оставят на растерзание зверью. Однако машина продолжала двигаться уже больше часа без остановок, и я успокоился. Вдруг машина начала дергаться, то прибавляя ход, то замедляя, и вскоре совсем остановилась. Немцы закричали: «Алярм, алярм! (Тревога, тревога!)» — и бросились в ближайший кустарник.

На дороге, впереди и сзади машины, разорвались две маленькие бомбы, а машину прошила очередь из пулемета. Оказалось, что наши отважные летчицы на фанерных У-2 действовали как ночные бомбардировщики на коммуникациях противника. Обычно они выходили на свободную ночную охоту, цели подбирали по своему усмотрению. Действовали дерзко и на цель выходили бесшумно. Определив ее, они набирали высоту, затем выключали мотор и тихо планировали вниз. Отбомбив и расстреляв цель, включали мотор и уходили в сторону. И так в течение ночи они были хозяевами на немецких коммуникациях. Правда, нередко немецкие ночные истребители устраивали на них охоту, иногда удачную. За войну погибло много храбрых летчиц на фанерных У-2.

Борта машины пробило осколками, однако меня не зацепили ни пули, ни осколки. Немцы подошли, осмотрели машину, она оказалась исправной и, как говорят, на ходу. Мы продолжали движение к Луганску, так на немецких картах был обозначен город Ворошиловград.

При въезде в город машину неоднократно останавливали специальные посты наблюдения и проверки.

Я лежал в машине и гадал, какая судьба мне уготована на ближайшее будущее? Немцы пока не расстреляли, да и обращение со мной, по их меркам, вполне сносное, могло быть и хуже. Окажись машина не на ходу, куда меня девать? Самое логичное — пристрелить и выбросить в кювет. Наш самолет отбомбил и прострочил кузов из пулемета, осколки и пули меня не задели, прямо какая-то фантастика, везение! Но долго ли судьба будет ко мне благосклонна?

В голове ясных мыслей не было, я все еще толком не представлял, что же произошло со мной? Кто я сейчас? Пленный и пока живой, значит, по нашим меркам, выходит, что предатель. В кузове я один, никто не охраняет. Тогда почему не делаю попытки вывалиться на дорогу через задний борт кузова? Вот такие противоречивые мысли бродили в моей голове.

Машина остановилась у какого-то большого здания, по всей вероятности, у бывшей школы. Я долго лежал в кузове и понимал, что сейчас решается моя судьба. Наконец пришел какой-то маленький офицер, я его не видел, только понимал по голосу, что он отдает какие-то приказы, касающиеся меня. В кузов влез солдат, подтащил меня к заднему борту и спустил на руки шоферу. К моему изумлению, он рассмеялся и сказал, что с русскими пленными ему обниматься еще не приходилось.

Солдат спрыгнул с машины, офицер приказал шоферу забросить меня на спину солдата и отнести в коридор большого здания, у которого стояла машина. В какой-то мере я был рад, что все происходящее со мной было ночью, не было лишних любопытных глаз. В машине от холода окоченели руки и ноги, а поэтому на полу в коридоре мне показалось очень тепло и уютно.

В здании размещался немецкий госпиталь. Ко мне подошли два санитара, положили на носилки и унесли в какую-то маленькую комнату, ранее служившую дежурным санитарам комнатой для отдыха. Когда все стихло, у меня вновь заурчало в животе и начались колики. Что делать, я не мог себе представить. Пробовал перетерпеть, но не тут-то было, недаром говорят, что …..ь да родить — некогда годить.

Пробовал потихоньку позвать санитара, никто ко мне не идет. Чувствую, что терпение кончается — «взорвусь». Я почти закричал, появился санитар. Спросонья он долго не мог понять меня. Вначале, видимо, решил, что мне нужна врачебная помощь, разболелись раны, нужно успокоительное. Кое-как объяснил ему, что мне нужно. Он принес ведро, но оно мне было почти бесполезно, так как обе ноги ранены, а правая к тому же еще и в колене не сгибается. Санитар долго со мной мучился, потом понял, что толку никакого не будет, посмотрел на меня зло, я понял, о чем он думает. Зачем это чучело привезли к ним в госпиталь? Жестами объяснил, чтобы я обхватил его за шею и крепче держался. Так, верхом, через весь коридор я ехал на немце в туалет. В коридоре лежали раненные фрицы и в недоумении спрашивали у санитара, что случилось и куда он меня тащит? Чтобы не раздражать раненых, санитар молчал. Впоследствии будут разные ситуации и мне вместе с другими пленными на работу и с работы придется возить в тележке немецких конвоиров. Но это будет потом, а сейчас я пока ездил верхом на немце в туалет и обратно.