Лейтенантами не рождаются

Вспоминал прозвища учителей. «Химичку» почему-то прозвали «селедкой», завуча школы — «радикалом», учителя по черчению — «голова босиком», учителя по физкультуре — «греком». Учителя знали свои «клички» и, кроме «химички», никто не обижался.

Помню, еще до выпускных экзаменов с ребятами в классе обсуждали свои будущие специальности. Виталий Косолапов хотел быть сельским архитектором, строить кирпичные деревни, впоследствии станет полковником. Маргарита Зайцева мечтала работать школьным учителем, впоследствии преподавала в Москве в ВЗФИ. Саша Худяков надеялся стать художником, после армии работал в художественной мастерской. Я же мечтал быть военным, но, к сожалению, а может, и к счастью, судьба распорядилась иначе. После войны окончил Пермский сельхозинститут по специальности «Инженер-землеустроитель». В 1962 г. окончил аспирантуру при Московском институте инженеров землеустройства и 30 лет отработал в Пермском университете, из них 12 лет деканом экономического факультета.

Так, предаваясь воспоминаниям, мы коротали длинные ночи и тешили себя надеждами на более счастливую судьбу.

Однажды днем, после очередного «шанс-парада», когда пленные с приспущенными штанами, держа на левой руке свой член, проходили перед немецким врачом, утверждая право на жизнь и доказывая, что они не евреи, я осмелился попросить врача, чтобы он разрешил сходить мне в «ревир» на перевязку. Он удивленно посмотрел на меня, пока я застегивал штаны, и что-то сказал переводчику. Тот подошел ко мне и прошипел:

— Моли бога, что у «штаб-артца» хорошее настроение и он не только не ударил тебя (а врач всегда при себе имел тонкую плеть с металлическим набалдашником), но еще и разрешил раз в неделю ходить на перевязку. Запомни, тебе очень повезло, но не советую теперь лишний раз попадаться на глаза этому врачу.

«Ревир» — санчасть для военнопленных — находилась в северо-западном углу лагеря, рядом с домом, где размещалась администрация и охрана. Уходя на перевязку, я долго бродил по лагерю, пытаясь разыскать «свежих» военнопленных, от которых можно было бы узнать об обстановке на фронте. Обычно это не удавалось, но однажды мне повезло.

Возвращаясь после перевязки из «ревира», я прошел мимо кухни, в которой варили баланду для обитателей лагеря, и встретил старшего лейтенанта Макарова, с которым вместе лежали в госпитале для военнопленных в г. Сталино. Он был удивлен нашей встрече, но и не очень обрадовался. Гипс с него сняли, ходил еще с трудом, с палкой, глаза впалые, цвет лица нездоровый.

Поделились с ним последними новостями, поговорили о событиях в лагере, на Украине и на фронте. Он, стесняясь, рассказал, что его немцы пригласили приходить днем для работы в административный корпус. Их группа под руководством немцев готовила тексты листовок с целью запугивания местного населения, для партизан и подпольщиков, а также листовки-обращения к нашим солдатам, чтобы они переходили на сторону немецких войск и шли служить великой Германии в армию генерала Власова.

Я поинтересовался, что же его заставило пойти на эту работу к немцам?

— Голод, — ответил он. — Когда с меня сняли гипс, смотреть на меня было страшно, кровавые пролежни по всей спине, Когда я начал ходить, то понял, что, если не смогу найти хоть какое-то дополнительное питание, мне — конец, на первом же этапе меня пристрелят.

Я его не осуждал. В лагере каждый сам выбирал свой путь. Он спросил, соглашусь ли я работать вместе с ним, но, получив отрицательный ответ, умолк. В душе он, видимо, пожалел, что пооткровенничал со мной.

После некоторого молчания я спросил, что ему известно о гибели двух врачей из госпиталя военнопленных? Он сказал, что один из провокаторов подбил их на побег, но побег не удался и врачи были расстреляны. План побега был прост: в северной части лагеря была выкопана большая траншея, располагавшаяся за колючей проволокой. В нее днем на телеге вывозили трупы убитых и умерших пленных. Грузили телегу и везли ее наши пленные, а сопровождали повозку двое полицаев. Оба врача договорились с «тод-командой» (похоронной командой), что их принесут на носилках санитары и положат на телегу, а рядом еще погрузят труппы умерших в «ревире». Все так и произошло, телегу днем вывезли к траншее, трупы сбросили, полицаи обычно не подходили к бровке траншеи. Трупы сверху слегка забросали землей, и, казалось бы, дело сделано, но не успели еще телегу утащить в лагерь, как к траншее подошли немцы с собаками. Собаки разрыли землю, покусали врачей. Немцы дали собакам вдоволь поиздеваться над людьми, а затем хладнокровно перестреляли их в траншее. Днем для устрашения показывали военнопленным их трупы и давали понять, что так будут поступать со всеми, кто осмелится бежать из лагеря.