Лекарь безумной королевы + Бонус (СИ)

-- Мы в детстве частенько играли в осаду Брю на развалинах старой мельницы. Одни нападали, другие защищали, -- Лестер мечтательно улыбнулся, вспоминая свое далекое детство.

-- И на чьей стороне был ты?

-- Я всегда командовал защитой! -- не без гордости заявил Лестер, а женщина улыбнулась и кивнула, словно он подтвердил какие-то ее догадки.

-- И что? Удавалось защитить легендарную крепость?

-- По-разному. Но чаще -- да.

Она доела свой сыр и стала аккуратно собирать крошки со стола.

-- Когда крепость сожгли, отец перебрался на восток.

-- Кем был твой отец?

-- Он торговал тканями.

-- Понятно...

-- Что тебе понятно?

-- Понятно, откуда у тебя любовь к роскошным тканям. Изумрудный шерстяной муар…

Сытая Жинель расслабленно рассмеялась, демонстрируя красивую улыбку, которую Лестер увидел у нее впервые.

-- Ты, лекарь, и представить не можешь, что представляет собой склад богатого торговца тканями! Настоящая сокровищница, сказочный сон, мечта любой женщины. Настоящие шелка и переливающиеся атласы всех оттенков, тончайшая органза, мягкий кашемир, узорчатые алтабасы, десятки видов парчи, шифоны, усыпанные цветным жемчугом. Только одного ламэ несколько видов: золотое ламэ, серебряное, жемчужное, с металлическими пастинами… А мотки разной тесьмы, шелковые ленты, ленты, увитые бисером! Мои сестры часами могли блуждать среди этой сказочной роскоши и блеска!

-- Сестры?

-- У меня одиннадцать сестер. Я была самой младшей. Когда сестры выбирали себе ткани на платья, меня обычно одергивали и совали в руки леденец. Мне не разрешали, как им, примерять и прикладывать к себе, рассматривать и выбирать для себя всю эту красоту. Я была слишком мала. К тому же, наверное, я должна был родиться мальчишкой, ведь отец столько молился Богам о сыне... С детства я была драчуньей и забиякой, не в пример моим баговоспитанным сестрицам. А потом отец разорился, мы все оказались на улице, и сказочной красоты ткани остались только в моих снах.

-- И где же твои сестры?

-- Не знаю. Мне было семь, когда отец продал меня бродячему старику-актеру. Ладно, мне пора…

Она поднялась и обернулась к нему уже без улыбки. И в мерцающем свете камина Лестеру снова привиделось, что эта женщина гораздо старше, чем кажется.

А тем временем гостья подошла к зеркалу и, глянув на припухшую скулу, не смогла сдержать новый вздох разочарования.

-- Боги, ну почему это случилось сегодня?!

-- А ты что, на свидание собралась? – усмехнулся Лестер.

Но Жинель метнула в него испепеляющий взгляд, и мужчина перестал шутить.

-- Что? Правда свидание?!

-- Думаешь, я не могу понравться?

Она поправил волосы, прикрыв ими ссадины, одернула платье и, надев плащ, снова повернулась к Лестеру.

-- Ладно, не сердись. Спасибо тебе и за ужин, и за помощь. Но мне правда пора, меня ждут.

-- Проводить тебя? А то мало ли что...

-- Нет! Нет, спасибо. Я закутаюсь в плащ.

-- Да брось, поработаю сегодня твоим телохранителем. Мне не трудно. Обещаю не рассматривать твоего возлюбленного!

-- Хорошо, -- Жинель снова благодарно улыбнулась.

***

На улице давно стемнело. Около трактира, где на снегу еще виднелись следы борьбы, а пролитое из разбитой бутылки вино кровавым пятном алело на дороге, Жинель попрощалась с Лестером.

В условленном месте ее ждала карета. Даже в темноте она отличалась от грубых колымаг, на которых обычно передвигалась по городу местная знать.

Внешне неброская и темная, вблизи ладная и изящная, с застекленными окошками, с качественными латунными фонариками, которых, кроме как в столице, Жинель и не видела нигде больше на каретах. На запятках кареты, кутаясь в теплые плащи и стараясь слиться с темнотой, притаились двое телохранителей.

Сердце женщины затрепетало. Тот важный господин, что наверняка находится сейчас внутри, все ещё ждёт ее, хоть Жинель и сильно опоздала.

Захотелось броситься туда со всех ног, объявиться, упасть к его ногам, но Жинель осадила себя и заставил стоять, выжидая, за углом. Если она действительно нужна, ее подождут, сколько бы ни пришлось. Однако, она холодела при мысли, что вот сейчас терпение лорда иссякнет, и карета тронется с места. Но та стояла все так же неподвижно, только лошади время от времени всхрапывали, перебирая копытами.

Наконец, словно очнувшись, она подхватила подол платья и тенью скользнула в переулок.

Жинель быстро заскочила в карету, и та тут же тронулась с места.

Внутри было темно и натоплено. Женщина опустилась на лавку, обитую бархатом и соболем, и почувствовала, как по озябшим ногам заструилось тепло от небольшой печки, скрытой под сиденьем.

Сквозь стекла окошек просачивался скудный лунный свет. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Жинель почти разглядела того, кто сидел напротив.

На его темной одежде поблескивали полированные драгоценные пуговицы и серебряное шитье. На большом мягком бархатном берете колыхалось черное плерез-перо*, а на изящных пальцах, тонущих в дорогих кружевах, сверкал огромный голубой топаз.

------------------------

* плерез -- «плачущее» перо, спускающееся к плечу. Имели право носить только дворяне.

------------------------

Никогда ещё она так не волновалась.