Лекарь-возлюбленный

Наш бой походил на тренировку перед зеркалом. Он знал, что будут делать я. Я же понимал, какой удар нанесет он. Это могло продолжаться вечно. Монахи тоже это поняли. Они начали сужать кольцо вокруг меня, отступая и не давая себя достать. Они отвлекали меня от двойника, и я начал ошибаться, пропуская удары. Волосы липли к лицу, монстры тянули сучкообразные руки к моей груди. 

Но я не собирался проигрывать. Тем более, жалкому подобию самого себя. Я не отдам ему Рэйдена. Лекарь только мой. 

Мне удалось обезглавить нескольких монахов и наконец достать двойника. Порез на его прозрачном теле засиял алым, но, кажется, не причинил особого вреда. 

Усталость и ранения начали брать свое. Я пропустил еще несколько ударов и оказался зажат между деревом и монахами. Они сдерживали меня, а двойник готовился к новому удару. 

Словно порыв ветра, сбоку прилетел поток синего огня. Пламя опутало сначала одного монаха, потом другого. Оно перебиралось с монстра на монстра, плавя их конечности, которые буквально отпадали и шлепались на землю. 

Я посмотрел в ту сторону, откуда пришла новая огненная волна. Моя уверенность в том, что там стоит Дайске, разлетелась вдребезги под ударом страха. 

Рэйден. Прекрасный бледный Рэйден творил руками заклинания, безмолвно что-то шепча. Его алхимия походила на танец сароен в Доме Услады — каждое движение призвано зачаровать и лишить воли. 

Резко, словно перерубал мечом шею врага, он взмахнул рукой, и в двойника, метнувшегося ко мне, полетело дрожащее голубое марево. Туманная дымка и дрожь водной глади. 

Болван замер. Он пытался сделать хоть какое-то движение, но заклинание его удерживало.

Полным боли взглядом он посмотрел на лекаря. 

Рэйден шагнул к нему, совсем не обращая внимания на меня. 

— С ним вы никогда не будете счастливы… — Болван дернулся, с трудом преодолевая сопротивление дымки. — Между вами всегда будет стоять его трон. Его страна. Его дворец. Гарем и министры. Тысячелетние законы. 

Я бросился к ублюдку, собираясь перерубить его демоново горло. Но Рэйден вдруг встал между нами, загородив двойника от меня. 

В его руке блеснул кинжал, который показался смутно знакомым. Рукоять с единорогом… Откуда он у Рэйдена? 

— Это неправильно… — Голос лекаря был едва слышен. Он дрожал и прервался. А свободная рука вдруг накрыла щеку болвана и ласково погладила. — Ты всего лишь дух, которому дали шанс прожить несколько сяоши… 

Двойник замотал головой. Из его, моих!, глаз вырвались несколько слезинок. 

— Я смогу всегда быть с вами. Всег…

Рэйден всадил нож ему в живот. Я видел, как напряглась хрупкая спина, как опустились узкие плечи. Тихий выдох боли принадлежал не моему двойнику, а лекарю. 

Голубая дымка исчезла, и болван упал на колени, цепляясь за тело и одежду Рэйдена. И в этот момент я вздрогнул от ревности к самому себе. Тот, другой я, действительно мог обладать Рэйденом. Мне же он был недоступен. Как небеса для демонов из Царства Мертвых. 

— Я бы любил вас больше, чем он… Я бы любил вечно… 

Рэйден всхлипнул и, вынув кинжал, вонзил в горло двойника. Рана засияла алым, а лекарь снова издал мучительный всхлип.

Неожиданно его рука дернулась, отделяя голову двойника от его тела. Алое сияние ослепило на пару мгновений. А когда оно потухло, в ворохе моей одежды лежала бумажная маска. 

Я подошел к Рэйдену. Он опустился и поднял маску. Его плечи дрожали, дыхание срывалось, и мне нестерпимо сильно захотелось его обнять. 

Осторожно я положил ладонь на его плечо.

Глава 22. Бумажный василиск

Он сказал трон. Трон, страна и дворец. Ах да, еще гарем! И министры. 

Отец часто бывал во дворце. А в их поместье постоянно приходили министры. 

Иногда ей удавалось сбежать из своего павильона, чтобы подсмотреть и подслушать, что говорят на тайных встречах. Если отец приглашал сароен, Катарине приходилось долгие сяоши наблюдать за развлечениями министров, прежде чем удавалось услышать что-то важное. 

Конечно же, многие из этих разговоров были о дворце. О его обитателях. О короле. И его сыне, который так и не был объявлен наследным принцем. 

Ей казалось, что она знакома с этим далеким парнишкой, заточенным за высокими стенами дворцовой крепости. И неважно, как он выглядел, как звучал его голос и каким глупым его считали. Он был пленником. Таким же пленником, как и она. Катарина знала, каково это — быть в заточении у собственной семьи. 

Кто-то говорил, что он — калека, а кто-то утверждал, что принц страдает слабоумием. Катарина не знала, какой из этих слухов правдив. Личность принца была овеяна легендами, одна невероятнее другой. Но она знала наверняка: он — человек. Человек, который не волен распоряжаться собой и своей судьбой. 

Тот, кто сейчас стоял за ее спиной… тот, кто сражался подобно богам и мог взлетать над землей, словно птица… тот, кто так легко отдавал приказы и не боялся взять на себя ответственность… тот, кто своей красотой затмевал и богов, и небожителей, не мог быть слабоумным принцем, прячущимся от чужих глаз. К нему невозможно было испытывать жалость.