Лекарство от скуки (СИ)

— Не торопись. Вместе пойдём. — Кивнул, согласия не ожидая, а я вырваться из захвата попыталась.

— Ты пойми правильно… Я бы не хотела… Но там отец… Он…

— Наташ, я во всём разберусь. — Терпеливо выдохнул Олег и за собой к дому повёл.

— Извини, я не умею быть благодарна…

— А я ничего и не требую. Идём.

Вывел меня из лифта и сам на звонок нужной двери нажал. Казалось бы, спустя вечность, дверь открылась, в проходе показался отец. Признаться, я его сразу и не узнала. Изменился. Постарел, устал от жизни. Наверно, он очень любил маму и потому сейчас казался каким-то разбитым, потерянным. Он смотрел на Олега и неуверенно хмурился. Потом только, ко мне взгляд повернув, решительно сцепил челюсти и попытался дверью хлопнуть. Олег не дал. Рукой придержал и отца в проходе потеснил.

— Сегодня двери этого дома открыты для всех. — Проговорил, делая внушение и, волю отца подавляя, заставил его пятиться. — Наташ, иди. — Рукой в сторону родительской спальни махнул. Именно оттуда, из дверного проёма лился неестественно белый свет, неуверенно толпились люди.

Когда в комнату вошла я, остальные, косясь и перешёптываясь, из комнаты вышли, прикрывая за собой дверь. И я заплакала. Чисто, ровно. Будто на исповеди. Гладила холодные ладони, навсегда прощаясь, а когда матери в лицо взглянула, показалось, что она улыбается.

На кладбище Татарин меня не пустил. Что он увидел тогда в моих глазах — не знаю, вот только руку сжал крепко, чтобы не вырвалась.

— Ты приедешь, малыш. Ты обязательно приедешь. Не сейчас, в другой раз. — Уговаривать принялся, когда в полной растерянности я смотрела вслед отправляющейся процессии. — Просто отпусти от себя всё. Станет легче, точно тебе говорю. — Шептал, казалось бы… но голос его звучал убедительно. Твёрдо, уверенно. — И запомни: в такие минуты не нужно быть сильной, нужно быть собой. Чтобы твои близкие понимали: ты рядом, ты здесь, с ними. Всё будет хорошо, обещаю тебе. — На ухо шептал, усаживая в машину.

А как только захлопнулась дверца авто, помчался домой с бешеной скоростью.

— Расскажи мне всё. — Попросил, устроившись на постели рядом.

Уложил меня, а сам со спины прижался, поперёк живота удерживая, в точности мою позу повторяя. По волосам ладонью гладил, в осторожных поцелуях к макушке прижимался. Боль моя никуда не ушла, но усталость накатить в полную силу ещё не успела и я вопрос слышала. Более того, я понимала, что он задан для того, чтобы ответила, а не для заполнения пустоты вокруг.

— Что? — Отозвалась с вынужденным вдохом, а Татарин ладонью за плечо меня удерживая, к самому уху губами приблизился, при этом пытаясь в лицо заглянуть и что-то в нём разглядеть, понять.

— Почему именно он? Почему Громов?

Я невесело хмыкнула, губы языком обвела.

— Решение вынесено и обжалованию не подлежит. — От ответа попыталась уйти, но такое объяснение мальчишке пришлось не по вкусу, и он предложил второй шанс.

— Ещё варианты? — Зубами скрипнул, а я улыбнулась. Широко, зло, мстительно.

— Кто-то же должен быть виноват…

— Допустим. А в чём виновата ты? Ведь понимаешь, что отдача не обойдёт стороной, что тебя взрывной волной накроет и придётся несладко.

— Просто виновата. Что ещё можно к этому добавить? — Не приняла я заботу и участие.

— Наташ, я ведь могу спросить так, что ты ответишь… Ты ведь это понимаешь?

— Потому что знаешь всё. — Послушно пробормотала я с безразличной полуулыбкой.

— Потому что я хочу знать, что с тобой происходит. Не то, что было, а то, что творится в голове сейчас.

— Зачем?

— Люблю тебя. Веришь, нет — другой вопрос. Люблю и не уступлю. Даже против тебя самой встану, если придётся.

— Что это, Татарин? Любовь с первого взгляда? Я до сих пор помню, как смотрел на меня там, в аудитории. А, может… может, даже раньше. — Прищурилась, припоминая. — Ещё тогда, на стоянке, когда Чижов громким окликом задел. Тогда ещё. — Кивнула, ощущения подтверждая.

Татарин недобро хмыкнул, и слышно было, как зубами заскрипел.

— Считай, что видел тебя во сне. — Слишком легко, слишком спешно ответил, давая понять, что пока, на данном этапе, делиться со мной не намерен. — И я всё ещё жду ответа на свой вопрос.

— Про Громова?

— Про него.

— Боюсь тебя разочаровать, Татарин, но никаких внятных объяснений ты не услышишь. И дело даже не в том, что говорить не хочу. Просто…

— Тогда скажи так, как чувствуешь.

— А нет чувств. Видимо, я из тех, кто не любит, не умеет проигрывать. Из тех, кто не может пережить неудачу, не может посмеяться над собой при падении или в неловкой ситуации. Он подарил мне надежду, Татарин. Заставил поверить в то, чего нет. А я была настолько впечатлена, что не смогла вовремя распознать стоп-сигналы и дать задний ход. Хотя, тоже, наверно, не умею. Отец учил только вперёд двигаться. Так вот Громов, точно как и ты сейчас, говорил, что любит. И, точно как и ты, не имел к этому никаких предпосылок. Он сказал, а я поверила. А потом взял у отца кругленькую сумму за то, что оставит в покое.

— Ты знала об этом тогда?