Уличный воздух вызвал резкую боль в лёгких, а я всё никак надышаться не мог. В небо смотрел и тянул кислород в себя, будто в последний раз. Жадно, нетерпеливо. И голова раскалывалась от понимания того, что не смогу устоять от искушения, что как гончая буду идти по следу, но догоню. Догоню и положенное с мясом и кровью у другого из глотки вырву.
Наизнанку вывернулся, а сделал. То из шкуры вон, то мехом внутрь. Против своих же пошёл, но выстоял. На чокнутого, что в самую воронку урагана шагнул, смахивал, а выбрался. Потрёпанный, обессиленный, но выбрался! И Измайлову вытащил за собой. Полтора года прошло с той встречи, когда Гурину поступил звонок. Тот, на который нельзя ответить «нет». Мы встретились часа два спустя. Виктор Евгеньевич рычал и сипел, а я как всегда скалился.
— Ты куда полез, щенок, ты что сделал? Думаешь, она спасибо скажет, думаешь, заботу оценит? Я тебя в порошок сотру, места мокрого не оставлю, живьём собакам скормлю, я…
— Подвинься. — Всё, что ответил я ему тогда, и Гурин понял. Понял, что проиграл. Смотрел мне в глаза и колотился от злости, от бешенства. А ещё оттого, что ошибается. Насчёт Измайловой, в первую очередь.
— Зачем, Олег, зачем… — Застонал обречённо, а я отмахнулся как от мухи навязчивой.
— Ты же знаешь, что я люблю красивые вещи. — Безразлично пожал плечами, а Гурин вспыхнул гневом.
— Вещи?! Да ты хоть понимаешь, куда влез, кого задел, чьи интересы перешёл? Из-за девки какой-то головой рискуешь! — Попенял, собираясь с мыслями, успокаиваясь. — Ты же знаешь, как я к ней отношусь…
— Подвинься. — Повторил я со смешком и ушёл, заставляя его подавиться осознанием того, что он так ничего и не смог для Измайловой сделать. Не смог или, может… не захотел?..
Быстро натянул на себя футболку, джинсы, посмотрел в сторону прихожей — Наташа уже набрасывала на плечи пальто. Сейчас жутко стала бесить её демонстративная самостоятельность, и я метнулся туда же, на ходу справляясь с рубашкой. Измайлова дверь распахнула, выходя, и тем самым меня поторапливая, а я не позволил. Поперёк груди, живота обхватил, спиной к своей груди прижал, мочку уха в себя втянул, кожу на углу челюсти, на подбородке. Как в агонии за неё хватался. Потому что не хотел терять, не собирался, не мог себе этого позволить. Моя. Пусть не знает этого, не понимает, протестует пусть, но уже моя! Заклеймил, пометил! Прижал к себе. Сильно. Зажмурился, вдыхая знакомый запах. Такой родной, волшебный будто.
— Делай что хочешь, твори что вздумается, иди куда глаза глядят, одно только помни, Наташ: тебе меня не переиграть. — Прошептал, с болью, с хрипом из себя эти слова выталкивая. А Измайлова вздохнула, противиться давлению не думала даже. Поддалась, голову на плечо откидывая, запрокидывая её.
— Ты так ничего и не понял. — Прошептала. — Я не играю с тобой, Олег. Я так живу.
— Ты меня услышала. — Утвердительно проговорил, хватку ослабляя. Уже в сторону отошёл, а она так и не сдвинулась с места. — Ты меня поняла. — Сам себе кивком головы поддакнул, а она поёжилась, пальто на груди запахивая.
— У меня нехорошее предчувствие. — Осторожно призналась, на меня посмотрела и от взгляда этого, как током прошибло. — Поехали.
Возле института высадила и с места сорвалась, будто черти гонятся. Предчувствие… Оно обретало вполне физические очертания, когда передо мной нарисовались трое. Смутно знакомые лица обещали неприятности, а у меня все мысли там, куда унеслась её спортивная тачка.
— Ну, привет, Шиза. Мне брат сказал, ты его избил. Не врёт? — Подал голос тот, что впереди всех стоял. Я неуверенно и задевающе пофигистически передёрнул плечами. Ребятки подобрались.
— Смотря кто твой брат…
— Артур Моргунов.
— Да? И что, он уже говорить может? — Наигранно удивился, а те набычились, сгруппировались.
— Поговорить с тобой хочу. — Сообщил рослый. Тот, что брат.
— Говори.
— Не здесь. — Оглянулся он по сторонам. Двое других профессионально отсекали нас от лишних глаз.
— Тогда в гаражах за институтом через час. — Сам место назначил, а он понятливо кивнул.
— Я буду ждать.
— Ну, жди. — Отмахнулся безразлично.
А через час, с травматом в руке, как домино их за гаражами укладывал. Человек десять собрали, *уки! «Поговорить» не получилось. Разобраться не вышло. Из общей стонущей массы «разговорчивого» выбрал и за шевелюру вверх потянул, голову вверх запрокидывая.
— Ты меня понял? — Улыбнулся, к искривлённой от боли физиономии склонившись. Доходило до «разговорчивого» плохо и я пнул ногу, которую он так бережно сжимал руками. Парень взвыл и отчаянно закивал. — Ты меня услышал. — Теперь утвердительно кивнул я. — И запомни ещё: не испытывай судьбу и моё терпение, ведь в следующий раз, с дыркой в башке, едва ли поймёшь, что от тебя требуется.