Да уж, видно, мерзкий толстяк (наверняка любимец своих многочисленных лучеруких родственников!) просто решил поиздеваться над ней. Нарочно сделал театральную паузу, потянул время, чтобы сильнее помучить подглядывающую за ним шпионку. А потом пустился выстукивать мотив какой-нибудь прилипчивой дразнилки, чтобы потом вдоволь погоготать со своими приятелями-увальнями над тем, как взрослая девица принялась повторять за ним! Наверняка он давно заметил Иларино замешательство над подносом с колбочками. И уж конечно, не смог отказать себе в удовольствии посмеяться над простушкой, вообразившей о себе невесть что. А чудное обстоятельство, что она к тому же – вот удача! – выглядела старше всей группы экзаменующихся, лишь добавит перца в будущую байку для дружков. Какой прекрасный способ показать им, что он не только не боялся вступительного испытания, но и за пару мгновений до него нашел в себе моральные силы для столь остроумной затеи!
Гадкий, гадкий хряк, выдрессированный учтивыми наставниками за звонкую монету родителей! А ведь вначале он даже показался девушке милым и смышленым… Теперь же она видела всю его снобистскую избалованную натуру насквозь! И презирала его всеми фибрами своего растревоженного эо. Презирала – от собственного бессилия, от закипающей злости на себя, от злости на мать и от режущей боли в глазах, которыми она так долго силилась углядеть в его насмешке спасение для себя.
Ибо кто станет возиться с ней в Университете, если она не в состоянии даже взять в руки инструменты?!
Со всех сторон на Илари были нацелены острые стрелы недоброжелательства. Она ощутила себя всеобщей мишенью, замершей в мучительном ожидании пронизывающей боли. Кругом одни стрелы: в строгих фиалковых глазах Моффа, в смеющемся над ней толстяке в аквамариновой мантии, в неприручаемых пузырьках с эликсирами… На хвостовиках этих стрел выцарапано что-то о призвании. Чтобы стало видно, когда они будут крест-накрест торчать из ее кровоточащего сердца.
Стрелы, стрелы, стрелы… Они целятся и ждут, когда их мишень не выдержит и дрогнет.
Две тяжелые горячие слезы копились в уголках нежно-голубых глаз Илари еще с момента, когда она встретилась взглядом с суровым мастером Моффом. Все последующие впечатления попросту выплеснули их наружу, несмотря на внутреннее сопротивление девушки и нежелание терять остатки своей пресловутой гордости. Водная вуаль, окутывающая подводный мир Вига, отчасти скрыла этот всплеск слабости и отчаяния. Девушку выдавали только покрасневшие глаза, замутненные поволокой, что переливалась в их нежной голубизне. И все же Илари – уже скорее подсознательно, нежели обдуманно – постаралась скрыть неподобающее проявление эмоций. Все, что она могла, – это как можно ниже опустить голову и сморгнуть две крупные бусины слез, которые уже грозились быть замеченными.
О нет!
Этому не бывать! Что-что, а этого удовольствия она им не доставит! Если ей и суждено сегодня уйти из Университета ни с чем, то, по крайней мере, она уйдет гордо. Как истинная Эну. Как дочь своего отца. Да, стоит предпринять последнее усилие во имя его светлой памяти – непобежденного и несломленного Ваумара Эну.
Илари энергично тряхнула головой. Это движение помогло ей сбросить лишние эмоции и заодно избавиться от скопившейся на глазах влаги. С высоты помоста наставнического полукруга это выглядело так, будто юная особа выразила полное понимание по части экзаменационных требований, а также нетерпение поскорее приступить к их выполнению.
Кто же знал, что она всего лишь пытается замаскировать слезы отчаяния и беспомощности? Не говоря уж о том, что за всей этой пеленой
Илари провела указательным пальцем правой руки от виска к подбородку, стараясь придать лицу сосредоточенный вид: вот она якобы уже прикидывает, что из предложенного ящиком инструментария ей сейчас может пригодиться. Палец девушки задержался на кончике подбородка и задумчиво поскреб его, словно в доказательство сложного мыслительного процесса. Ну а вытянутые большой и указательный пальцы левой руки потянулись к подносу: будущий лекарь уже, мол, обдумал сценарий исцеления, который сейчас продемонстрирует восторженной публике. Илари так заигралась в уверенного в себе мастера лекарского дела, что рефлексивно зажала между пальцами темно-карминное горлышко ближайшей к ней бутылочки. Все выглядело так, словно она и впрямь могла свободно взять снадобье в руки, задумчиво покрутить его, бегло прочесть этикетку, прикинуть, в каком случае оно может прийти на выручку…
Одним словом, будто бы это она, Илари, подчиняла себе алхимические произведения Лабораториума, а не наоборот.