Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

В какой-то момент Илари удалось покрепче вцепиться в вожжи своих мыслей, с силой рвануть их на себя и убавить резвый галоп, грозящий выбить ее из седла.

Она вымоталась.

Она вдруг устала и обмякла так, словно за плечами был день черновичьей пахоты, выжавший из нее все соки. За буйным цветом волнения, надежд, сомнений, стыда и ужаса, как водится, пришла апатия, дыхнувшая на этот букет эмоций холодком первых заморозков. С безразличием оглядываясь вокруг, Илари уже не чувствовала ничего, кроме истощения. «Будь что будет», – монотонно бубнила про себя девушка излюбленную молитву всех обреченных.

Плюх! Вздрогнув, Илари наконец вышла из ступора. Резко и неожиданно на кольцевые орнаменты белой столешницы шмякнули плоскую черную рыбину. Малиновые зрачки ее выпученных глаз двигались заторможенно, ярко-желтые костистые плавники безжизненно обвисли, белки покрывала нездоровая мутноватая пленка. Жабры, равно как и прочие части рыбьего тела, почти не шевелились; напрашивался резонный вопрос о том, насколько живо несчастное существо. Не успела Илари толком осмотреть доставшийся ей экземпляр, как раздающий «пациентов» лаборант повернулся к ней спиной и устремился к другим столам. Оставалось лишь созерцать ускользающие взмахи его простой серой мантии без капюшона.

Лаборант, отметила Илари, был не один. По каждому ряду шел такой же служащий Лабораториума и быстро, будто остывающие пирожки, выкладывал на столы самых различных обитателей подводного мира. Общих признаков у существ было всего два: телесные муки и относительно простое строение организма.

«Плюх! Плюх! Плюх!» – нескончаемо доносилось со всех сторон. Казалось, по полу аудитории скачет многоногое скользкое создание.

Всего несколько мгновений – и страдающие существа розданы потенциальным спасителям, а их опустевшие прозрачные домики, похожие на полые стеклянные фонари, ровными рядами выстроились прямо под преподавательским столом. Все наставники восседали на своих местах, о чем-то переговариваясь меж собой – одновременно эмоционально и тихо. Их активная жестикуляция восполняла ограничение в громкости, требуемое правилами экзамена.

Созреванцев на целый светошаг предоставили самим себе, задачей юных вига было доказать, что их наставники не зря ели свой хлеб. И, если получится, убедить окружающих в подлинности своего призвания.

Повисла благословенная тишина. Драгоценные минуты, отведенные на лекарскую практику, пошли на убыль. Толща кристальной воды насытилась волнением и дрожью робких рук, неумело работавших с живой плотью. Тут и там позвякивали о поднос лекарские инструменты, с легкими хлопками откупоривались колбочки со снадобьями, щелкали крошечные ножницы, отмерявшие длину нити для будущего шва. Мастер Мофф, вполглаза наблюдавший за деятельностью «лазарета», скорбно отметил, что нескольких существ кривые руки и бестолковые головы созреванцев уже отправили к далеким пращурам. Он по привычке закатил глаза и вымученно прерывисто вздохнул, на время задержав растворенный кислород в глубине спинных плавников. «Поколение за поколением – ничего не меняется, – в который раз подумал он. – Престиж лекарского мастерства взлетел до купола круах, а толку-то? Лезут теперь все напролом. И плевать хотели на призвание».

Губы мастера презрительно скривились. Отдельных поступающих это повергло в ужас, что, увы, стало причиной еще одной вереницы неисправимых ошибок. «Надо будет втолковать наставникам, берущимся за их подготовку, чтобы покрасочней объясняли родителям этих извергов меру платы за будущие ошибки их детей. Хотя, – махнул мастер рукой куда-то в сторону, – вспомнят ли они об этом при виде блеска монет?»

Параллельно этим мысленным заметкам Мофф – никто не знает, как ему это удается – особо внимательно приглядывал за девушкой в бедном черном платье. За той, что прервала его вступительную речь. Нет, заслуженного лекаря это нисколько не оскорбило. Умудренный опытом, как врачебным, так и наставническим, мастер многого насмотрелся, и удивить его было ой как непросто. А то, что нарушительница «благословенной тишины» едва не превратилась в трусливую беглянку – кто знает, может, от собственного призвания? – это, по правде говоря, лишь позабавило мастера. «Любопытно, – спрашивал он себя, – весьма любопытно, каков был бы я в условиях подобного казуса?» Глава лекарского отделения неожиданно для себя с удовольствием поддался чарам ностальгии, отчетливо вспоминая дрожь перед дверью этой же самой аудитории. Очень, очень много светооборотов назад…

Баланс. Мофф с удивлением обнаружил, что это дитя, чудно водящее руками над рыбой ульмэ, вдруг стало для него противовесом – тем, что несколько усмирил раздражение. Несмотря даже на то, что это дитя совсем недавно учинило. «Жизнь полна парадоксов», – мысленно вздохнул Мофф. И, питая склонность к обобщениям, добавил: «Жизнь и есть суть один большой парадокс».