Лёха

— Прочитать и перевести сможете? — заинтересовался пышноусый.

— Полагаю, что смогу. Язык примитивный, написано совершенно банально, сложностей не вижу. Смогу. Если надо, конечно — ответил артиллерист.

— Вообще-то надо ли нам читать фашистскую пропаганду? Тем более, направленную на оболванивание людей — поморщился комиссар.

— Заразиться опасаешься? — язвительно отозвался командир отряда и пристально посмотрел на своего заместителя по политчасти. Тот помялся, пожал плечами:

— Да чего тут заражаться. Я интернационалист, у меня иммунитет. Во-первых, что там написано и так известно, если вкратце.

— И что? — не отступился командир.

— Единственные люди, и даже немножко выше, чем люди — это только немцы. Ну, и конечно — англичане. Остальные на планете — в разной степени дегенераты и ублюдки, которые обречены быть под властью сверхлюдей, арийцев. Немцы признают свои губительные ошибки и зарекаются переходить дорогу англичанам и лезть в Африку и Азию, признавая эти колонии вотчиной великобританцев. А взор немцы устремят на Восток — там дикари и дикие земли, которые нуждаются в благотворном захвате Европейской Цивилизацией. Так вот в двух словах, если.

— Так прямо и написано? — засомневался пышноусый.

— Ну, я ж сам не читал. А знающие люди говорили, что — да. Потому — стоит ли читать нам тут. А то потом хлопот не оберешься, найдется кто бдительный из тыловых героев, начнет потом писать, что мы тут вражескую писанину изучали, неминуемо морально разлагаясь и теряя бдительность — хмуро ответил комиссар.

— Вражескую пропаганду мы должны знать. Чтоб бить ее! Потому, хлопец — ты эту книжку все ж читай, но быстро и в целом — сказал, подумав, командир партизан.

— Ясно, за пару дней — одолею. Вот, кстати, товарищ комиссар, а книжек каких других нормальных достать никак? А то во всем отряде только эти две книжки и есть, глазом отдохнуть не на чем.

— Не можем мы тут, товарищ сержант, библиотеку создавать, да и читать некогда, вроде — нахмурился усач.

— Попробуем, может что и достанется — тем не менее подбодрил комиссар и, уже собираясь уходить, уточнил:

— Еще что интересное есть?

— Так точно — отозвался Брендеберя и показал стопку потертых кожаных бумажников.

— И что такого интересного? — оживился пышноусый.

— Деньги могут пригодится — тут у немцев этих и наши деньги, и польские, и оккупационные марки и рейхсмарки, факт. Еще в каждом, считай, бумажнике — по гондону. А вот это и совсем интересно — тут Бендеберя вытянул из под бумажников полотняный мешочек, с виду похожий на привычный кисет, раздернул веревочки и вывалил на грубую свою ладонь рыже блеснувшие кусочки металла. Среди непонятных комочков Семенов разглядел сережки, пару колечек, вроде бы медальончик в форме сердечка, цепочку тоненькую. Порванную.

— Да это же зубы, коронки в смысле — присвистнул комиссар.

— Точно, зубы, факт — утвердительно заявил ефрейтор.

— Знать бы еще с мертвых драли или нет — сказал немного оторопевший политический руководитель.

— Нам-то не один черт? — удивился усатый.

— Ну все-таки. Выкинь ты эту пакость — брезгливо сказал комиссар.

— Стоп! Выкидывать нельзя. Надо сначала нашим бойцам показать — тут тебе, политрук и карты в руки. Да и потом выкидывать — не стоит. Сможем когда — передадим в фонд обороны. Хлядишь, на это золото пару минометов сделают — внушительно сказал пышноусый. Ты, ефрейтор, спрячь пока.

— Будешь нашим походным несгораемым шкафом — схохмил Середа.

— А бойцам зачем тогда показывать? — уточнил комиссар.

— Этот дохлый фриц ведь не из товарищей своих зубы драл, как считаешь? А драл он их у наших храждан и хражданок. И называется это — мародерство и в любой нормальной армии — не поощряется. Вот в этом аспекте и растолкуй им, что за храбьармия к нам пришла. Разумеешь?

— Разумею — кивнул комиссар. Видно было, что ему не по сердцу с выдранными золотыми коронками дело иметь, но приказ он все же исполнит.

— И попутно изложи, что наши разведчицы рассказывают, про вал казней и самодурства немецкого.

— Тут особенно рассказывать нечего — вякнул комиссар.

— Вот тебе раз! Да только Дьяченко про десяток повешенных рассказала, да расстрелянных полста только в трех деревнях. А еще избиения, порки, изнасилования и храбежи с нахлым воровьством — есть о чем ховорить — удивился усач.

Комиссар приуныл. Командир вопросительно поднял бровь.

— И шо ты мне тут изображаешь? Я ж тебя знаю — ты умеешь блестяще выступить и даже тусклый материал подать зажихательно. Я про твои эти скаженные казни анхлийские и посейчас отлично помню. Ну, напряхись, получиться у тебя усе, уверен!