Лекции о Лейбнице. 1980, 1986/87

Как же Лейбниц понимал этот vinculum? Этот vinculum называется субстанциальным, то есть зависящим непосредственно от субстанции. Он принадлежит мне, господствующей монаде, и эта мысль содержится в письмах к де Боссу, тексты там чрезвычайно разнообразные, хотя они были очень хорошо интерпретированы: с одной стороны, это сделал Белаваль во введении к Лейбницу, а с другой – Кристина Фремон, философ, которая опубликовала письма к де Боссу. Но, тем не менее, текст действительно очень труден. Мне кажется, что vinculum принадлежит мне как господствующей монаде. А вот все органы, образующие мой организм, «входящие и выходящие», то есть рождающиеся и умирающие, от vinculum’а не зависят. Они принадлежат мне, так как они входят в мой организм, но они могут выйти и взять себе другой vinculum или вообще не брать vinculum. И это влечет за собой универсальное взаимодействие тел. Попытаемся посмотреть – все это очень трудно. Я пытаюсь провести классификацию основных категорий, о которых вы только что услышали. Я бы сказал так:

Во-первых, события, внутренние сингулярности, сгибы.

Во-вторых, монады, изначальные активные силы, которые выражают мир, или «сгибают» события. Это актуальность мира.

В-третьих, монады обладают не только активной, но и пассивной изначальной силой, и это их конечность, или их первоматерия, в зависимости от которой они выражают лишь конечную часть мира. Ясно они выражают лишь конечную часть мира.

В-четвертых, если я выражаю ясно лишь конечную часть мира, то я имею тело: иными словами, если во мне есть первоматерия, то она выражает требование – требование иметь тело.

В-пятых, тело есть третья форма бесконечного – фактически бесконечное множество бесконечно малых, неисчислимых частей.

На этом основании оно является второй материей и остается неотделимым от бесконечного множества монад, производных от своих монад, или субстанциальных форм, каковые являются подвластными по отношению к моей господствующей душе. Это ясно.

В-шестых, два аспекта. Вторичная материя принадлежит мне, принадлежит моей монаде, поскольку входит в vinculum, в цепь, в субстанциальную цепь, принадлежащую мне и меня характеризующую. Здесь я в основном опираюсь на тексты писем к де Боссу: vinculum «прикручен» к господствующей монаде. С другой стороны, органические части и подвластные монады непрестанно появляются и исчезают, подобно деталям корабля Тезея: сменяя vinculum, они переходят под господство другой монады либо вообще избавляются от vinculum’а.

В-седьмых, как бы там ни было, мы возвращаемся к смерти, и это проблема, за которую Лейбниц не хочет браться; он уже создал красивую теорию проклятия, и его не надо ни о чем спрашивать: Лейбниц не захотел увязать между собой проблему смерти и проблему организма; я считаю так. Когда мы умираем, мы теряем нашу разумную душу, которая вновь становится чувственной; и тогда она утрачивает свой vinculum. Утрачивает ли она свой vinculum? Если она утрачивает свой vinculum, то все пропало: как же она узнает принадлежащее ей тело? Вы догадываетесь. О, здесь ужасная проблема. [Cмех Жиля Делёза.] К счастью, существует весьма странный текст: перед тем, как нас призывают стать разумными, и после того, как мы умираем, когда мы перестаем быть разумными, существует такая странная вещь, как запечатленный призыв. Моя душа вновь стала животной, но она содержит запечатленный призыв, и, по-моему, это единственный способ для того, чтобы Бог узнал своих, если Он этого не может. В противном случае сюда приходится вмешивать мистерию, и, как пишет Лейбниц в переписке с де Боссом, здесь действует мистерия пресуществления: «сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя». Это пример, когда монады, подчиненные монады – так как это не монада Христа, а подвластные ей монады, – суть монады Тела и Крови Христовых, а потом монады хлеба и воды – эти подчиненные монады – вступают в весьма странные отношения. Ладно, неважно. Мы сделали что смогли.

Последний пункт, вы понимаете… что вы должны уяснить: душа полна сгибов, которые она отчасти разглаживает.

Вот каким было первое суждение о барокко: сгибы в душе. Она их отчасти разглаживает, как мы видели, посредством операций поиска истины и т. д.

Второе суждение: материя полна складок, и это второй этаж. Материя полна складок, которые дают приют бесконечным множествам актуальных частей и бесконечным множествам подчиненных монад, неотделимых от актуальных частей; складки освобождают эти множества и обеспечивают их циркуляцию. Вверху, в событиях, располагаются сингулярности. Внизу (если бы у нас было время, мы увидели бы, что в физике Лейбница развивается физика экстремумов, минимумов и максимумов, фактически, при определенных условиях, являющихся условиями физического мира), сингулярные точки становятся минимумами и максимумами, экстремумами. А что в промежутке? Целая история организма, целая история витализма непрерывно переводит нас с этажа на этаж. Какой вывод можно отсюда сделать?