Лекции об искусстве

Вот этого-то и недостает Both’y и Hobbima. Они умеют нарисовать правдиво листву дуба, но знают, где остановиться, и, производя слишком много, нарушают верность целого,

§ 22. Совершенное отсутствие у Both’и Hobbima

нарушают верность деталей, к которой они именно и стремятся, так как благодаря мелочности и тщательности отделки они дают два листа вместо двадцати, которые дает природа. Они, очевидно, неспособны представить себе все дерево целиком, а уж тем более нарисовать его; они изображают только отдельные листья один за другим; у них нет понятия и чувства однородности, массы или темноты, и когда они рисуют дерево в отдалении, на котором отдельные листья совершенно не могут быть различаемы глазом, то оба эти художника, будучи неспособны воспринимать и передавать грандиозные и спокойные формы истинной природы, вынуждены рисовать свои кустарники точками и штрихами, которые соответствуют листьям шириною в три фута. Тем не менее в их произведениях замечается природное стремление к истине, и ошибки их скорее можно приписать незнакомству с приемами искусства, нежели тому недостатку понимания природы, который мы встречаем у Клода или Пуссена. И когда они овладевают предметом, мы находим у них прекрасные изображения, отличающиеся технической верностью.

Сравним с их произведениями группу деревьев на левой стороне в картине Тернера Marly[94]. Здесь мы видим совершенную и постоянную спутанность, которую можно противопоставить Пуссену, совершенный и ненарушаемый покой в противоположность Hobbima; в этом единстве мы видим совершенство истины. Эта группа может считаться самым образцовым произведением Тернера в этом роде. Мы видим здесь превосходно нарисованные стволы, нисколько не похожие на змеиный хвост, видим полноту, прозрачность, бесконечную запутанность листвы, а не рыбью чешую; туманную глубину листвы, перемежающейся со световыми лучами вместо беспрестанного повторения одних и тех же механических штрихов. Я уже говорил (отдел II, гл. V, § 15) о том, каким способом достигается таинственность и запутанность далее самых ближайших листьев переднего плана, и отметил недостаток этой запутанности даже в лучших произведениях старинных художников. У Клода мы встречаем особый недостаток, состоящей в том, что он изображает каждый лист отдельно или, по крайней мере, стремится к этому, отнимая этим у природы характер бесконечности, и даже самые ближайшие к зрителю части листвы он изображает совершенно ложно, так как у них нет ни теней, изменяющих их форму (сравни отд. II гл. III § 7), ни блестящих лучей света, ни перепутанных пересечений их собственных форм и линий, и постоянное повторение того же самого очертания листьев и одинаковое расположение их, выделяющееся на темном фоне, напоминает скорее декоративные узоры, нежели рисунок листьев переднего плана. Тем не менее листва Клода на средних расстояниях представляет самую изящную и самую правдивую часть его произведений, и в общем составляет лучший пример хорошей живописи, какой только можно найти в старинном искусстве. У него постоянно встречаются ошибки колорита или недостаток ветвей; стволы кажутся обыкновенно значительно ближе, чем следовало бы, но рисунок все-таки изящен, гибок, обилен, спутан, и вообще он очень близок к истине, если не считать колорита и соединения листьев со стволом. Лучшие примеры превосходного изображения густой листвы на переднем плане мы видим на картинах Тернера Меркурий и Аргус и Oakhampton[95].

Последний и самый важный закон, касающийся деревьев, который следует соблюдать, состоит в том, что ветви их при своем индивидуальном росте приобретают такую длину относительно друг друга, что описывают своими оконечностями симметрическую кривую линию,

§ 25. Деревья всегда заканчиваются симметричными изгибами