Лекции по русской литературе

Одна такая дама – я расскажу, это займет несколько минут – сидела вместе с моей матерью. Она называлась Гертруда Рихтер. Когда я туда приехал мальчиком, она работала в гардеробе Дома культуры. Она была профессором Берлинского университета, а тут пальто вешала. По тем временам я был абсолютно убежден, что это глубокая старуха, но сколько ей действительно лет, я сейчас не могу сказать. Такая большая, ходила в ватных штанах, в телогрейке и была похожа на тех, кого называли «доходяги». У нее вот здесь [был] подвешен котелок; она жила в общежитии и там даже приготовить не могла, поэтому, когда приходила к своим знакомым и клала туда пищу, она его закрывала и так несла. В общем, была почти опустившимся человеком. В пятьдесят третьем году, после смерти Сталина, немцев стали через Красный Крест отправлять в ГДР, в Восточную Германию, в Германскую Демократическую Республику. Гертруда тоже уехала в ГДР, и мы потеряли ее следы. В пятьдесят седьмом году мама была в Москве и вдруг говорит мне: «Ты знаешь, Гертруда в Москве, живет в гостинице “Украина”. Давай навестим ее». Я почему-то не написал рассказа на эту тему, очень любопытная история. Мы пришли в гостиницу «Украина», нас встретила молодая баба… Тогда носили такие юбки, подбитые войлоком, чтобы они стояли, как колокол. Гертруда была в этой юбке колоколом, и она, когда мы вошли, вращала хулахуп (смех). Не вру. Действительно так. Она сделала себе фейслифтинг, какой-то парик на ней – она хапает жизнь, то, что ей не досталось. Они обнимаются, слезы, сентиментальные воспоминания, лагерь все-таки прошли вместе, жуткий колымский лагерь, можете себе представить? Она у меня спрашивает: «Ну, Вася, а что ты читаешь, какую ты литературу любишь?» Я тогда юношей еще был. Я говорю: «Из немецкой литературы мне больше всего нравится Генрих Бёлль». – «Как ты можешь читать Генриха Бёлля?! Женя, он комсомолец? Как может советский юноша читать Генриха Бёлля! Это же буржуазный писатель, он насквозь проникнут реакционной идеологией, реакционной философией! Он католик! Его нельзя читать, Женя, ты не должна ему давать читать эту литературу». Я уже понимаю, что тут такое, и говорю: «А что мне надо читать, скажите, Гертруда Рихтеровна?» Она говорит: «Надо читать Галину Николаеву, вот смотри, я сделала схему» (смеется), она какую-то придумала идиотскую схему, по которой, ставя по линии абсцисс и ординат, можно вычислить, принадлежит роман к социалистическому реализму или не принадлежит. Хитрая еще такая теория, как это во времени располагается. Если стройно идет из прошлого в настоящее, потом в будущее, если какая-то изящная линия, это, значит, соцреализм. Если какие-то зигзаги, тогда точно, непременно буржуазный модернизм. Затем она нам рассказывает: «Когда я приехала в Берлин, все начали вокруг меня суетиться, всякая сволочь: ты должна рассказать об этом своем опыте, как ты сидела в сталинских лагерях на Колыме и так далее». И я, говорит, им сразу дала отсечку. Я напечатала статью про нездоровые явления в современной немецкой литературе. Называлась она «Больные плоды больного дерева». Это была, говорит, сенсация, и многих даже тогда посадили (смеется). Представляете себе, как трудно вытравить психологию этого нового человека? После всего [пережитого] она осталась такой же, как эта самая Юлия Михайловна… Я ее потом встретил в шестьдесят первом году сразу после того, как построили стенку. И говорю: «Гертруда Рихтеровна, у вас там большие события в Берлине, построили какое-то сооружение замечательное». А она говорит…

(Реплика из зала: Правильно сделали?)

…«О, Вася, это было так изумительно! Мы в одну ночь закрыли все эти крысиные норы! По домам пуф-пуф-пуф, и всё, это гениально, замечательно!» Вот такая баба была…

(Реплика из зала: Ничего не поможет.)

…Ничего не поможет, да. Но в то же время охотно она крутила этот буржуазный хулахуп (смеется) и носила эти платья…