Лелейская гора

Голос у него, действительно, усталый да и глаза совсем не веселые, видно, просто растаяло его стариковское сердце на минуту и потянуло его позабавиться с птицей, как с ребенком. Я его раньше никогда не видел, но почему-то мне кажется, что я о нем знаю. У него определенно сходство со святым Николой из нашей церкви и борода, как на иконе, но главное не в ней: для меня он скорее всего живое воплощение загадки мудрого и примирившегося человеческого духа, сплетенного из крайних противоположностей. Вот он пошел, шаг за шагом, сутулый, невидящие глаза скользят по дорожной пыли. Улыбка сбежала с лица, осталась одна печаль. Вот он поравнялся со мной, и прошел мимо. Веки опущены, губы беззвучно шевелятся, идет и спит на ходу. Чего ему надо в моих ущельях, зачем он забрел сюда один в итальянских башмаках и со своей бородой? … Башмаки я заметил, когда он мимо проходил, и пожалел, что отпустил его с миром. Однако погоди, сказал я себе, еще не поздно! Сами по себе разговоры с птицами еще не могут служить оправданием всяким мерзавцам… Я встал и кинулся за ним вдогонку, выяснить наконец начистоту, чего он позабыл и чего ему надо в моих владениях. И если он вздумает увиливать от прямого ответа, опалить ему бороду на добрую память по себе! Тем временем человек вышел из ельника на луг и, оставляя в стороне густую чащу леса, свернул с дороги к источнику. По той уверенности, с какой он зашагал прямиком к источнику, я понял, что он тут бывал не раз. Сбросив с плеча винтовку и как бы освободившись от тяжкого груза, он бухнулся перед водой на колени и стал мыть руки. Вытер их, смочил себе глаза и шею и загляделся в облака, отраженные водой, а потом запрокинул голову к небу - проверить, вверху ли оно. Напился воды, сел на траву, разулся и снял носки; Снял пиджак, разостлал его, положил под голову ранец и растянулся. Услышав мои шаги, человек поднял голову и, увидев меня, нахмурился. Поравнявшись с его башмаками, я поддел один из них ногой.

- Ты свои колодки уберег, - сказал я, - а мои сгорели.

- Как сгорели?

- В караулке у моста, когда они в первый раз на нас напали.

Усмешка, заигравшая у него возле губ, растопырила бороду:

- Значит, драпал без оглядки?

- Куда уж тут оглядываться! С пулями не шутят.

- Это что же, у тебя ботинки на ходу загорелись? В жизни ничего подобного не слыхивал!

- Да не на ходу, - обозлился я. - Они мне сильно жали, вот я и скинул их с ног да в суматохе надеть и позабыл. Так и сгорели в караулке.

Итак, вру без зазрения совести, словно по наущению дьявола. Вот уж никогда бы не подумал, что смогу так складно врать без всякой подготовки. Но теперь я понял, что самое главное - переступить порог, а там уж ложь покатится вперед сама собой, подгоняемая сзади новой ложью, торопясь избежать рокового столкновения, которое могло бы опрокинуть ее навзничь. Более того, я нахожу это занятие весьма увлекательным, ибо ложь неудержимо разветвляется, разрастаясь целым лесом и при этом используя правду в качестве дымовой завесы, за которой можно укрыться при нужде. Во всем моем рассказе правдой является только то, что мы в караулке нашли две винтовки и чей-то ранец с хлебом и консервами. Под скамейками валялось, верно, и какое-то тряпье, возможно, были там и ботинки, которые, действительно, потом сгорели, но разбираться в барахле мы не могли, кто-то из наших плеснул снаружи на караулку бензином и поджег ее. Так всякий лжец непроизвольно извлекает на божий свет крупицы полузабытой правды и часто сам не в состоянии отличить вымысел от истины, в чем и состоит его преимущество творческой личности перед слушателем, доверчиво или с сомнением внимающим его вранью.

Мой слушатель все еще сомневался, изо всех сил стремясь сбить меня с панталыку.

- Это они тогда захватили командира Шингелича?

- Захватили, но вскоре выпустили.

- Живым?

- Живым. Он обещал распустить чету и выполнять любые требования партизан,

- Гм, а я почему-то думал, он погиб.

- Погиб он после, в бою на Шатре: пуля вошла под подбородок, а из темени вылетела.

На этот раз мне помог вывернуться фитилек правды, оказавшийся у меня под рукой. А что, если в следующий раз его не окажется, что делать? Вся предварительная подготовка пойдет насмарку. Во избежание катастрофы надо немедленно перестроиться и самому перейти в наступление - довольно уже ему прощупывать.

- Пусть говорят, что угодно, - заявил я, - а только итальянцы славные ребята.

Он пробурчал что-то невнятное - похоже, не соглашается.

- Даже очень славные, внизу никого не трогают да еще и кормят.

- Положим, кормят они не потому, что они такие добрые, а просто потому, что у них другого выхода нет.

- Это почему же нет? Что они, наши хозяева, что ли?

Он снова промямлил что-то себе под нос - чует наживку, а попасться не хочется.

- Разве не так?