Лелейская гора

К нам пришел свежий человек, и все разъяснилось. Вчера, когда я думал о Рамовичах и злился, что им ничем нельзя помочь, им уже было все равно. Их тела недвижимо лежали на утрамбованном лугу возле стадиона, на котором цыганские кони выщипали все до последней былинки. Невдалеке от этого лука река делает излучину и каскадом падает вниз. Вырываясь из городской тесноты, оставляя позади бойни, казарму и больницу, Лим в этом месте, испуганный тишиной, завывает, точно собака, в тоскливом предчувствии накликающая смерть. И этим своим воем Лим один от имени всей округи простился с ними. Потом их закопали, но не в братской могиле, как обычно закапывают коммунистов, а в трех раздельных. Пришедший к нам человек сказал, что их похоронили под дичками в стороне от дороги, но какой-то дьявольский голос шепчет мне, что они еще живы. Стоит подумать о чем-то постороннем или забытом, прислушиваясь к оживленным разговорам, как Рамовичи оживают, встают из могил и незаметно приближаются к нам, останавливаясь за тем вон кустом, который треплет ветер.

То, что могло их спасти, - заслуги их предков-головорезов, единство братства, обладающего огромными связями как в том, так и в другом лагере, дядья с медалями и сыновья этих дядей, засевшие в четнических штабах, - все это лишь ускорило их конец. Пошли распри, ничтожные душонки возжаждали выместить на них всю свою ненависть, которую затаили они за старые обиды, нанесенные им когда-то Рамовичами, назревала кровавая расправа; словом, останься партизаны в живых, страсти разгорелись бы вовсю. Вот почему Юзбашич срочно отправился в Колашин под предлогом неотложных дел, а в действительности же изображая полную свою непричастность к этому делу. Вслед за тем были вызваны итальянцы - им-то, как высшей силе, и вменялось в обязанность покончить с инцидентом. Отряд войск, укрепленный карабинерами, перейдя через мост, пересек «границу» и, совершив якобы внезапный налет, захватил силой четническую тюрьму, сдавшуюся без сопротивления. Не обращая никакого внимания на прочих заключенных, итальянцы кинулись искать Рамовичей и тут же их нашли. Их вывели ночью, потихоньку, а утром расстреляли. И все страсти улеглись - конфликт был исчерпан.

- Их, что же, тайно расстреляли? - спросил Иван.

- Какое тайно, это было утром. Сохранить это дело в тайне было невозможно, это знали и слышали все - они все время пели.

- Солдаты пели?

- Нет, солдатам было не до песен, а потом они и вовсе плакали. Да и карабинеры были желтые, лица у них пожелтели, как воск, а смотрели они прямо перед собой и так шагали.

- Так кто же тогда пел? Четники, что ли?

- Нет, Рамовичи пели. Все трое, точно на свадьбу шли.

- Я так и думал, что Рамовичи нас не посрамят.

Они мужественно встретили смерть, вечная им слава! С какой-то особой гордостью, как бы презирая все живое! Это я прекрасно могу себе представить, они и раньше все презирали. И на всех смотрели свысока - им никогда не удавалось это скрыть. Сдержанные по природе, они отличались, кроме того, врожденным чувством собственного достоинства и особенной манерой держаться: ходили прямо, красиво одевались, а в разговоре тяготели к возвышенным и книжным оборотам речи. Все это Рамовичи унаследовали от своих знатных предков и утвердили долгими годами прочного общественного положения крепких хозяев: Рамовичам никогда не доводилось испытать ни голода, ни страха, и поэтому они не понимали, что иной раз приходится склонить голову и понизить голос! Их независимость граничила с надменностью, и это отталкивало людей, а гиздавляне не могли им этого простить. И до сих пор, мне кажется, не простили, хотя и совсем напрасно. Но если некоторых высокомерная манера Рамовичей отталкивала, то других, напротив того, привлекала. Народ наш по своему составу пестрый, тут встречаются разные люди, и большинству гораздо легче разглядеть человека снаружи, чем изнутри, и прилепиться к бравому молодцу, чем к скромной бедности, чья народность проще фасоли.

- Все равно ничего бы не вышло, - сказал Качак, - они и не думали отбиваться.

- С моей стороны было ужасно глупо надеяться на это, - сказал я.

- Это в порядке вещей: когда человек тонет, он хватается за соломинку.

- Теперь и соломинки нет.

- Может быть, даже в этом есть что-то положительное.

- В том, что соломинки нет? Может быть, и есть, но я не знаю что.

- А то, что теперь человек должен сам выплывать без помощи соломинки.